666
Демократия никогда не может стоять на той точке зрения, что духовенству не следует участвовать в политической жизни. Это – точка зрения архиреакционная. Приводит она только к казённому лицемерию и ни к чему больше. В жизни абсолютно невозможны, неосуществимы никакие меры, отстраняющие от политики и от классовой борьбы ту или иную группу или часть населения <…> Рабочие демократы в России борются против подделки избирательного (и всякого другого) права в пользу помещиков или духовенства и т. д., а вовсе не против свободы участия духовенства в политической жизни. Мы стоим на точке зрения классовой борьбы и требуем полной свободы участия в политике любого класса, сословия, пола, народа, слоя или группы населения <…> Рабочая демократия – за свободу политической борьбы для всех, в том числе и для духовенства. <…> Мы клерикализма не боимся, мы с ним охотно – на свободной и равной для всех трибуне – поспорим.
(«Либералы и клерикалы» 7 августа)
667
Г-н Чернов В ОТВЕТ на доказательства Розенфельда, что он, вождь «левых» народников, катится от демократии к либерализму, подбирает букет наиболее бранных выражений у ликвидаторов и антиликвидаторов, хихикая по поводу этого букета. Приём г. Чернова до того презренный приём, что на него достаточно указать пальцем и пройти мимо. Ни одна принципиальная борьба групп внутри социал-демократического движения не обходилась НИГДЕ НА СВЕТЕ без ряда личных и организационных конфликтов. Вылавливать специально «конфликтные» выражения – дело пакостников. Смущаться этими конфликтами, отмахиваться от них безнадёжно или пренебрежительно – дескать, всё там склока! – могут лишь слабонервные дилетанты из «сочувствующих».
(«Как П. Б. Аксельрод разоблачает ликвидаторов», 11 августа)
668
Голый дикарь, который оденет себе на голову цилиндр и вообразит себя поэтому европейцем, будет довольно смешон. Именно такого дикаря напоминает сторонник буржуазии Милюков, когда он в III Думе уверяет: «у нас есть, слава Богу, конституция», – и сторонник рабочих Аксельрод, когда он одевает себе на голову цилиндр с надписью: «я – европейский социал-демократ». Оба они, и Милюков и Аксельрод, смешны своей наивностью. Оба они – оппортунисты, ибо мечтательными фразами об «европеизме» они обходят трудный и насущный вопрос о том, как следует вести себя в неевропейской обстановке тому или иному классу ДЛЯ упорной борьбы за обеспечение ОСНОВ европеизма.
(То же)
669
Учение о классовой борьбе – это такая вещь, что против него можно ещё представить себе потуги спорить по-учёному (якобы по-учёному). Но стоит взять вопрос практически, присмотреться к жизненным обыденным явлениям и – глядь! – самый ярый противник этого учения может оказаться талантливым пропагандистом классовой борьбы.
(«Международный съезд судей», 12 сентября)
Ещё один поход на демократию
670
Некрасов восклицал в давно-давно прошедшие времена:
…Придет ли времечко
(Приди, приди, желанное!),
Когда народ не Блюхера
И не милорда глупого,
Белинского и Гоголя
С базара понесёт?
Желанное для одного из старых русских демократов «времечко» пришло. Купцы бросали торговать овсом и начинали более выгодную торговлю – демократической дешёвой брошюрой. Демократическая книжка стала БАЗАРНЫМ продуктом. Теми идеями Белинского и Гоголя, которые делали этих писателей дорогими Некрасову – как и всякому порядочному человеку на Руси, – была пропитана сплошь эта новая базарная литература…
…Какое «беспокойство»! – воскликнула мнящая себя образованной, а на самом деле грязная, отвратительная, ожиревшая, самодовольная либеральная свинья, когда она увидала НА ДЕЛЕ этот «народ», несущий с базара… письмо Белинского к Гоголю.
671
Лакей душой, естественно, интересуется всего больше царящей в лакейских сплетней и скандальчиком. Идейных вопросов, разбираемых на парижских рефератах и в парижской печати на русском языке, лавочник и консьерж-лакей, разумеется, не замечает. <…> Он расскажет вам, этот благородный кадет в журнале благороднейшего г. Струве, что из «квартиры одной очень известной в Париже революционной деятельницы» выдворили «не без помощи полиции» несчастную эмигрантку-проститутку, – что на балу с благотворительной целью «безработные» опять устроили скандал, – что переписчик в одном, известном г. Щепетеву, доме «забрал вперед довольно значительную сумму денег и затем стал манкировать», – что эмигранты «встают в 12 часов, ложатся во 2-м-3-м ночи, весь день гости, шум, споры, беспорядок». Обо всем этом лакейский журнал кадета г. Струве расскажет вам подробно, с иллюстрациями, со смаком, с перцем – ничуть не хуже Меньшикова и Розанова из «Нового Времени».
«Давай денег, а то морду побью – в такую недвусмысленно враждебную форму отлились отношения между верхами и низами эмиграции. Правда, формула эта не получила широкого распространения, и „крайнее течение низов“ представилось (так пишет грамотный кадет в журнале г. Струве!) всего лишь десятком-двумя весьма сомнительных элементов, быть может, даже направляемых искусной рукой со стороны…»
Остановитесь на этом рассуждении, читатель, и подумайте о различии лакея обыкновенного от лакея-публициста. Лакей простой – конечно, в массе, исключая те сознательные элементы, которые уже стали на классовую точку зрения и ищут выхода из своего лакейского положения, – наивен, необразован, часто неграмотен и неразвит; ему простительна наивная страсть перебалтывать то, что всего легче до него доходит, что ему всего понятнее и ближе. Лакей-публицист – человек «образованный», принятый в лучших гостиных. Он понимает, что уголовных шантажистов в эмиграции ничтожнейшее число («десяток-два» на ТЫСЯЧИ эмигрантов). Он понимает даже, что этих шантажистов «НАПРАВЛЯЕТ, быть может», «ИСКУСНАЯ РУКА» – из чайной Союза русского народа.
И, понимая все это, лакей-публицист орудует «по-образованному». О, он умеет заметать следы и показывать товар лицом! Он не продажный писака чёрной сотни, ничего подобного. Он даже «САМ» указал, что, МОЖЕТ БЫТЬ, кое-кто направляет десяток-другой шантажистов, но в то же время ИМЕННО об этих шантажистах, скандалах, манкировках переписчиков ТОЛЬКО и рассказывает! <…>
Да, много тяжёлого в эмигрантской среде. В ней, и только в ней, ставились в годы безвременья и затишья важнейшие принципиальные вопросы всей русской демократии. В этой среде больше нужды и нищеты, чем в другой. В ней особенно велик процент самоубийств, в ней невероятно, чудовищно велик процент людей, все существо которых – один больной комок нервов. Может ли быть иначе в среде людей замученных?
Разные люди разным поинтересуются, попадая в эмигрантскую среду. Одних заинтересует открытая постановка важнейших принципиальных вопросов политики. Других заинтересуют рассказы про скандал на балу, про недобросовестного переписчика, про недовольство образом жизни эмигрантов среди консьержек и лавочников… Каждому своё.
