Но и о поцелуе я думала постоянно.
О том, как забыла обо всем на свете, растворившись в новых ощущениях, позволяя себя не только целовать, но и обнимать. А ведь не должна была!..
Но это оказалось восхитительно.
Украдкой вздохнув, покосилась на своих подруг, а затем подумала, что если бы из сокровищницы Стенвеев достали Малое Сердце — или же большое Сердце Пламени, — то, подозреваю, я бы не прошла испытание артефактом.
Потому что мои мысли были заняты вовсе не Брайном Стенвеем, а его двоюродным братом. А ведь я приехала на отбор к королю и должна была оставаться на нем как можно дольше, а еще и убедить Брайна Стенвея, что мой дядя невиновен в заговоре!
Вместо этого я постоянно думала о герцоге Раткрафте, хотя прекрасно понимала, что я не для него, а он не для меня. Потому что для него это просто забава — так, поцеловал вздорную девицу Агату Дорсетт, чтобы заткнуть ей рот, когда она набросилась на него с обвинениями!..
Я же опасалась, что для меня этот поцелуй будет означать слишком многое.
Настолько много, что приведет к еще большей каше в моей голове. Лишит связных мыслей, и я натворю глупостей, после чего вернусь домой не только несолоно хлебавши, но и с разбитым сердцем…
Впрочем, дорога домой ждала меня довольно скоро, потому что мне уже успели нашептать, что четвертого испытания мне не пройти. Проводить его собирался архиепископ Плесби — поговорить с каждой из избранниц, после чего вынести свой вердикт.
Именно в этом месте Тэль по секрету мне сообщила, что ее отец не так давно сделал внушительный вклад в церковную казну. Причем серьезного размера. На него можно было отреставрировать несколько храмов или же возвести в доках Стенстеда новый корабль для архиепископа — тот любил прибывать в столицу под алыми парусами.
Но, как оказалось, заранее о вкладах обеспокоился не только лорд Найд — об этом шептались другие девушки на дворцовом крыльце, а со слухом у меня все было в полном порядке. Похожие суммы внесли отцы и родственники еще нескольких избранниц.
Зато мой дядя, конечно же, ни о чем подобном не озаботился, потому что лорда Корнуэлла выслали из столицы и он попросту был не в курсе происходящего.
Впрочем, по словам Тэль, пытавшейся меня утешить, даже внушительные суммы не давали гарантии того, что удастся преодолеть четвертое испытание, так как архиепископ Плесби славился своим взрывным и непредсказуемым характером.
Деньги его высокопреосвященство любил и умел их не только получать, но и тратить. Например, облицевал мрамором и украсил золотом свою огромную резиденцию, расположенную в Арвийских Горах неподалеку от въезда в Стенстед.
Но не только на это — при архиепископе Плесби было возведено множество храмов по всему Аронделу, а также открыто бесчисленное число приютов и богаделен. Наш, на Хокке, где жили мы с Олли, курируемый Сестринством Святой Истонии, тоже был заслугой его высокопреосвященства.
При этом архиепископ ценил не только деньги. Девушки на дворцовом крыльце шептались, что он обязательно отметит тех, кто отличался особым религиозным рвением.
Украдкой вздохнув, я покосилась на погруженных в молитвы принцессу Элизу и Тэль. Куда мне до их рвения, несмотря на проведенные мною два года в приюте Святой Истонии!..
У Агаты Дорсетт, она же леди Корнуэлл, всего оказалось слишком мало — и денег, и истинной религиозности, основанной на беспрекословной вере.
Потому что в голове у меня всегда было очень много мыслей, из-за которых возникало слишком много вопросов. А в истинной вере, как учила нас Сестра Инноренция, вопросам нет места.
Нельзя думать, говорила она. Вместо этого нужно закрыть глаза и верить.
Но у меня никак не выходило не думать, поэтому матушка Тилиния долгими часами вела со мной душеспасительные беседы. Наконец, я приняла… Поверила в то, что Святая Истония с божьей помощью спасла мир. Но при этом я прекрасно понимала, что Ей нужно было быть отличным магом, иначе у Нее ничего бы не вышло.
И еще я знала, что в нашем старом доме хранились папины тетради с расчетами того, как именно все вышло у Святой Истонии. После смерти родителей дом продали с аукциона незнамо кому, но явно не из наших краев, потому что все эти годы он простоял пустым, с заколоченными окнами. Только вот все папины книги и бумаги пропали — Мэтью как-то открыл для меня дверь, и я прошлась, обливаясь слезами, по пустым комнатам…
Чувствуя, что и сейчас, в карете, к глазам подбираются слезы, я покачала головой, решив, что мне не стоит себя изводить подобными воспоминаниями.
Прошлого уже не вернуть, но все еще можно было побороться за будущее — за жизнь моего брата. Поэтому я решила, что постараюсь произвести самое лучшее впечатление на архиепископа Плесби. Пусть денег у меня нет, но наука Сестры Инноренции всегда была со мной.
Размышляя об этом, уставилась в окно, а потом мысли снова перекинулись на насыщенный событиями вчерашний день. Стала вспоминать, как мы целовались с герцогом Раткрафтом в гримерной Королевского Театра, а потом я заявила Джеймсу, что подобное поведение в высшей степени возмутительно.
Но не стала уточнять, чье именно поведение — его или мое, потому что и сама была хороша!..
Затем сказала, что такого больше не повторится, потому что я приехала на отбор к его кузену. Думала рассказать о своем больном брате и нашем с дядей договоре, но быстро подавила свой порыв. Потому что понятия не имела, как на это отреагирует Джеймс Стенвей — герцог смотрел на меня непроницаемым взглядом, а на его губах играла привычная саркастическая усмешка.
Поцеловал и поцеловал, подумала я тогда. Похоже, его это нисколько не тронуло.
По крайней мере, не так, как меня.
Но кто знает, что он подумает обо мне, узнав, что на отборе мною двигали меркантильные мотивы?
Поэтому вместо нашей с Олли истории я рассказала ему о… тайном ходе, и еще о том, что стала свидетельницей не менее тайной встречи в гостиной принцессы Шейлы, из-за чего меня преследовал самрит.
На это герцог заявил, что моя история кажется ему крайне увлекательной, но мне придется рассказать ее чуть позже. Да-да, во всех подробностях, но уже по дороге во дворец. Оставил меня под охраной нескольких актеров, сунув каждому по несколько монет и наказав следить, чтобы я никуда не сбежала. Сам же ушел, чтобы «поставить в известность короля» и сообщить тому, что вынужден уехать.
Впрочем, я нисколько не сомневалась в том, что Джеймс Стенвей отправился поставить в известность леди Берналь и принцессу Шейлу, и эта мысль меня порядком отрезвила.
Я целовалась с герцогом Раткрафтом, сказала себе. Отлично, Агата, ты молодец! Можно сказать, это большой прорыв…
Только вот не в том направлении.
А что, если он расскажет о нашем поцелуе Брайну Стенвею, похвалившись перед кузеном своей победой над одной из его избранниц?! Разве такое может понравиться королю?
