«Не смей! Моя!» — Стриж еле успел остановиться, пока не прокусил артерию.
Шуалейда вскрикнула и дернулась, кровь потекла по губам.
Демон внутри захохотал, на миг показалось, что Стриж снова в лагере Пророка, вокруг все горит, рушится, вкусно пахнет ужасом.
«Как давно ты не звал меня, плохой слуга, — насмехался демон, слизывая кровь его языком. — Я хочу повеселиться!»
Руки Стрижа сами собой начали сжиматься, послышался хруст тонких косточек… Да нет же, только послышался!
«Убирайся, проклятый демон!»
«Хочу жертву. Крови!»
Мышцы чуть не лопались от напряжения, Стриж дрожал, но не позволял демону сломать ее, эту маленькую хрупкую колдунью, которая доверилась убийце, поставила на него все — свою жизнь, жизнь короля и королевства… нельзя убивать ее, все потеряет смысл, нельзя…
«Ладно, получишь кровь, только погоди, отпусти меня, — понимая, что сходит с ума, Стриж уговаривал демона, словно капризного ребенка. — Тебе неинтересно убивать ее, разве это весело? Мы с тобой поохотимся на другую добычу. Вот это будет охота! Вкуснее Пророка. Не то, что беспомощная девчонка!»
«Охота — хор-рошо, — облизнулся демон, чуть ослабляя хватку и оглядываясь. — Где? Хочу охотиться сейчас!»
«Отпусти ее. Она нужна для охоты. Она приманка. Нам нужна приманка!»
«Хочу сейчас. Крови! Сейчас!»
«Получишь крови. Только не смей убивать ее! Не смей пугать! Если она не будет доверять мне, охоты не выйдет. Ты же хочешь настоящего темного шера? Сильного, вкусного, полного крови шера?»
«Хочу. Крови. Охоты. Еще!» — рев демона чуть не оглушил Стрижа. Он сглотнул — горячо, сладко — и рванул платье Шуалейды. Отпустил ее руки, открылся: она умеет убивать без магии, она увидит, поймет, что он доверяет ей свою жизнь…
«Она не убьет. Тигренок нужен ей. Она любит, она доверяет», — заклинанием твердил он про себя, слизывая кровь с ее шеи и толкая на пол. Уязвимые точки на теле горели в ожидании удара…
Она не ударила. Лишь вздохнула и схватилась за его плечо. Почти обняла.
Содрав с себя штаны, Стриж навалился сверху. Снова целую секунду он был открыт — она бы успела убить пять раз.
«Мое!» — демон рычал и бился внутри, опьянев от крови и вожделения.
«Моя!» — согласился Стриж, впиваясь в губы Шуалейды и раздвигая бедра коленом…
…и переставая понимать, кто он, где он — для него осталось только движение, только ее стоны, ее дрожь, и снова движение — в ней, для нее…
Алое марево схлынуло вместе с темным и острым, за гранью боли, наслаждением — незнакомым, чужим. Мышцы дрожали, кожа горела. Во рту была соль. В голове — гулкая и сытая пустота. Руки сжимали что-то мягкое, очень нужное, живое.
Стриж вдохнул терпкий запах кувшинок и недавней страсти — и обрывки воспоминаний закружили его: голод; испуганные глаза Шуалейды; голод; вкус и запах крови; голод; безумное жаркое наслаждение; довольный рык демона…
Проклятье! Он чуть не убил ее! Он призвал Хисса, проклятье, какой дурень, он заставил ее любить — и изнасиловал, чуть не убил…
Стриж вздрогнул, попытался поднять голову — и задохнулся от неожиданно нежного прикосновения. Ее рука скользнула по его плечу, по шее, задержалась на яремной вене. Стриж замер, закрыл глаза: если хочет убить, пусть. Все равно без нее ничто не имеет смысла.
Она вздохнула, пошевелилась под ним и обняла обеими руками, зарывшись пальцами в волосы. Подождала несколько мгновений и шепнула:
— Тигренок?
Все правильные мысли о долге, обещании Хиссу и прочей ерунде вылетели из головы, оставив Стрижу лишь сумасшедшую надежду на чудо, вкус ее губ и потребность снова двигаться, двигаться в ней до полного растворения…
Глава 33. Между
…никогда не знают сами своей сути. Аватары Двуединых безусловно являются полноценными и самостоятельными личностями, как и сами Двуединые. Они не помнят своего пред-существования и не осознают цели, с которой были рождены на физическом плане. Предположительно, аватары меняют реальность вокруг себя, однако то же самое делают все истинные шеры, просто в различной степени. Так что по сути аватары отличаются от перерожденных шеров лишь наличием предназначения, но кто сказал, что предназначение есть только у них? Следовательно, постулат о принципиальном отличие аватар от людей в основе своей является ложным. Из чего следует закономерный вывод: люди также ничем принципиально не отличаются от богов.
С.ш. Ханс Либниц Мастер Миражей, «Боги среди нас»
26 день ласточек. Риль Суардис
Шуалейда шера Суардис
Первым, что она почувствовала телом, а не размазанными по всей башне Заката эфирными потоками — было тепло мужского тела. Близко. Сладко. Правильно до нереальности.
Все это было невозможно правильным и прекрасным. Как свет. Как любовь. Как бытие. Если б она умела писать стихи… или там музыку… хоть что-нибудь писать — она бы непременно посвятила тому, что только что произошло между ними, поэму. Или ораторию. А может быть, статую. Не суть.
Суть была в том, что такого счастья и спокойствия она не испытывала никогда раньше. И причиной этой счастья был он, золотой шер. Странный, доверчивый, светлый и… ее. Без сомнений и сожалений. Вот так просто.
Шуалейда не успела до конца додумать мысль о простоте и правильности бытия, когда ощутила — или услышала? сейчас ей было трудновато отличить — зов.
— Шуалейда, — доносилось от дверей в башню Заката, — впусти меня. Пожалуйста! Гроза моя!
Знакомый голос. До мурашек по коже, до потребности спрятаться под одеяло, накрыться с головой и сделать вид, что ее нет дома, знакомый.
Но ведь она не маленькая девочка, чтобы прятаться под одеялом и ждать, что все страшные монстры рассеются сами. Тем более, когда точно знает, что самый страшный монстр в Суарде — она сама. Почему-то именно в текущий момент божественного просветления она понимала это отчетливо, как никогда раньше. И была твердо намерена с монстром покончить. Не то чтобы стать хорошей девочкой целиком и полностью, но хотя бы немного. Насколько быть хорошей в человеческих силах вообще.
А для этого надо разобраться с прошлым. Тем самым, которое звало ее и прошлым становиться не намеревалось.
Осторожно выскользнув из-под руки уснувшего Тигренка, Шуалейда нежно поцеловала его куда-то в золотистую бровь, мгновение полюбовалась умиротворенной улыбкой — и встала. Легко, словно ничего не весила. Ей даже приходилось прикладывать некоторое усилие, чтобы стоять на полу, а не парить. О, сейчас воспарить было проще некуда — и самой, и со всей башней Заката, со всем Риль Суардисом, может быть даже поднять в воздух столицу целиком и превратить ее в самый волшебный, самый счастливый город Тверди.
