— Шуалейда, — скомандовал Роне, и через несколько секунд одно из зеркал замерцало, и картинка в нем сменилась.
На ней бурлил базар. С навеса над шелковым рядом, где сидел «видящий» голубь, открывался отличный вид, но вместо голосов слышался лишь невнятный гомон. Роне несколько мгновений вглядывался в разношерстную толпу, пытаясь опознать Шуалейду и убийцу под личинами. По шелковому ряду бродили матроны, ремесленники, служанки и даже одна страховидная наемница, обнимающаяся с веселым бритоголовым воякой. В дальнем конце мелькнула знакомая физиономия — этот же «тихий» вчера сопровождал Шуалейду к особняку Ландеха. Но никого, похожего манерой и осанкой на принцессу, да еще в сопровождении раба, Роне не нашел. Все же неудобно пользоваться голубями — ауры не видно.
— И кто же здесь она? — спросил он, не слишком рассчитывая на ответ.
— Наемница, — отозвался из-за его плеча Ману.
Видимо, ему удавалось видеть ауру даже так.
Подивившись весьма странному выборы личины — чтобы девушка добровольно превратилась в чучело? — Роне вгляделся в черно-белую картинку. Что-то в поведении раба под личиной бритого вояки показалось неправильным, но разобраться Роне не успел. Убийца обернулся, равнодушно глянул ему в глаза, едва заметно дернул рукой, что-то блеснуло — и Роне непроизвольно отшатнулся от погасшего зеркала.
Выругался.
И, призвав бумагу и самопишущее перо, взялся за письмо.
Шуалейда может сколько угодно дурить, но он не может себе позволить обижаться. Он должен все ей объяснить, пока она не натворила глупостей. Раз она не стала его слушать, пусть прочитает.
Уж против элементарной логики-то она не пойдет
— Эйты! — позвал он, уже занеся перо над бумагой. — Отнесешь это письмо Шуалейде в башню Заката. Сразу же!
— Да, хозяин, — недовольно проскрипело умертвие.
«Прошу, прочитайте это письмо, прежде чем сжечь…» — начал Роне идеальным каллиграфическим почерком.
Себастьяно бие Морелле, Стриж
Шуалейда нервничала. Примеряла пятые по счету серьги, кусала губы и прятала глаза. Внизу, в гостиной, уже гомонили фрейлины, за окном шумели подъезжающие кареты. Кукольные часы на башне Магистрата только что пробили шесть: бал начался.
А в ушах Стрижа все еще звучал надтреснутый голос старика-менестреля, что пел на площади перед базаром: «Есть только миг…». Песня, драгоценный подарок людям от Золотого Дракона, ставшего человеком, сегодня звучала особенно пронзительно. Казалось, пел сам Бард, и пронизанный солнцем пыльный воздух сиял магией музыки. Еще там, на базаре, Стрижу нестерпимо хотелось взять в руки гитару и спеть — так, как он пел эту песню в деревне по дороге к Пророку. Может быть, легенда права, и Дракон остался среди людей, до сих пор бродит по дорогам со своей верной гитарой. Или прав Клайво, и любой может стать Бардом, если найдет ту самую струну?
Жаль, спеть для Шуалейды вряд ли получится.
Стриж осторожно отнял у нее так и не надетые серьги, поцеловал тонкие, пахнущие горькими благовониями пальцы, и вдел серьги, одну за другой. Не удержался, коснулся губами виска, обвел ладонью контур плеча. Она была так красива, так хрупка и беззащитна, эта страшная колдунья, что хотелось взять ее на руки и спрятать от всего мира. Но вместе этого Стриж улыбнулся и подал руку. Пора, их ждет финальная сцена пьесы — та, ради которой все и было затеяно.
Шуалейда встала, отделенная от него крепостными стенами из лазурного муара, сделала шаг — и вдруг остановилась, убрала руку.
— Я пойду одна, — сказала она и улыбнулась, впервые за весь день свободно и светло. — Дождись меня здесь.
Стриж замер, отказываясь верить, что его план по спасению короля пойдет шису под хвост из-за того, что у колдуньи вдруг проснулась совесть. А может, она решила, что влюблена? Нет, чушь какая. Принцессы не влюбляются в рабов. Покачав головой, Стриж снова взял ее за руку, потянул к лестнице.
— Нет, Тигренок. Тебе не стоит там появляться, — она говорила мягко, но за мягкостью была твердость стали, а в глазах решимость новой интриги.
Стриж пожал плечами и опустил голову, пряча глаза. Настаивать бесполезно — упрямство Суардисов вошло в легенды. Придется смириться. Временно. Не позволять же ей так глупо свернуть шею.
— Пожелай мне удачи, Тигренок, — попросила она.
Короткий поцелуй, шелест юбок, быстрый топот каблучков, и Стриж остался один. Шис! Взбалмошная девчонка!
Выждав несколько минут, Стриж взял удачно позабытый Шуалейдой веер и тихонько спустился на второй этаж. Послушал взволнованный девичий щебет, различил робкий голос шеры Ландеха, спрашивающей о Тигренке, и шутливый ответ колдуньи, мол, вон же он, спит на подоконнике и мурлычет во сне. И когда прозвучало «идем!» — неслышно сбежал вниз, нагнал Шу на полпути к дверям и с поклоном подал веер. Где-то далеко ахнула Виола Ландеха, зашушукались фрейлины. Но Стриж видел только удивленные и счастливые сиреневые глаза.
Она опомнилась через миг, и — Стриж готов был в этом поклясться! — собралась снова отправить его обратно. Не успела. Стриж еле заметно покачал головой и подхватил ее под руку.
— Упрямый мальчишка, — шепнула она, сжимая его пальцы. — Держись подальше от Ландеха.
Стриж кивнул. Он и сам собирался держаться подальше от глупышки. Пока.
Отойдя на десяток шагов от башни Заката, Стриж бросил короткий взгляд за спину. Словно что-то его толкнуло: опасность!
Опасностью было странное краснокожее существо, одетое в ливрею. Оно неуклюже, словно механическая кукла, вышло из служебной двери и повернулось к дверям башни, неся что-то на подносе. Похожее на письмо.
— Что такое, Тигренок? — шепотом спросила Лея, заметив, как Стриж крутит головой.
— Все хорошо, — ответил он одними губами и, чтобы она даже не думала оборачиваться, поднес ее руку к губам и долго, нежно поцеловал. — У нас все получится, я обещаю.
Шуалейда порозовела и кивнула. Не оборачиваясь.
А Стриж пообещал себе еще раз избавить Лею от проклятого темного шера. Чего бы ему это ни стоило.
Высокие и тяжелые створки распахнулись.
— Ее высочество Шуалейда шера Суардис-Тальге!
В зале было шумно и душно, пахло потом, духами и цветами. Тут и там взблескивали цветные ауры шеров. Стены, потолок и пол оплетали сложные нити заклинаний, от одного взгляда на которые внутри становилось холодно. Стриж точно знал: ступив в этом зале на тропу Тени, он останется в Ургаше навечно — и ничего не сможет сделать для Шуалейды. Что ж, достать придворного мага можно и без Тени. Все люди смертны, даже темные шеры.
На хорах играл оркестр Королевской Оперы. При появлении Шуалейды музыка стихла, все взгляды обратились к дверям. Шеры расступились, образовав коридор от дверей к покрытому аквамариновым бархатом возвышению, на котором пустовали три трона. Резная спинка среднего — из слоновой кости, эбенового дерева, серебра и перламутра — возвышалась над головами гостей и сияла коронованным единорогом и земляничными листьями. Трон справа от королевского был на локоть ниже, такой же герб перечеркивала золотая перевязь регента. Левый же скромно притворялся обыкновенным креслом, но с двойным гербом на спинке — единорог Суардисов и журавль Тальге.
