— Жаркое, быстро! — послышался голос одного из приближенных фанатиков.
Следом — топот, пыхтение, лязг плохо закрепленного меча, невнятные голоса из шатра, потом те же голоса ближе…
«Светлая, помоги», — взмолился Фортунато. И провалился в темное, полное змеиного шипения и запаха тлена забвение.
Разбудил его смех. Скрипучий и рычащий смех демона из Ургаша. Сон?
Нет, опасность!
Открыв глаза, Фортунато рывком сел — все помутилось, поплыло. Сквозь туман боли послышался гул огня, треск рвущейся ткани и вой, пронзительный и мертвый.
Совсем близко…
Себастьяно бие Морелле, Стриж
Страх Пророка пах заманчиво, но еще заманчивей пахла его кровь. Стриж не удержался и лизнул еще раз, сдирая мясо до кости и наслаждаясь острым и сытным вкусом. Пророк забился, завоняло мочой. Стриж полоснул когтями по горлу проповедника и удивленно поймал откатившуюся голову.
«С такими когтями никаких ножей не надо. Удобно».
По краю сознания скользнул образ головы на столе Мастера — дивно смешной образ! Смеясь, Стриж поднял голову за волосы, нашел котомку. Когти мешали и грозили порезать ткань на лоскутья.
«Убрать, — приказал Стриж, взглянув на левую руку. Когти втянулись, голова Пророка заняла подобающее место в котомке. — Все, дело сделано, можно сматываться».
«Нельзя! Еще, мое! — помешал последовать здравой мысли шепот Ургаша. — Служи мне, Стриж!»
Тут же запах страха и злости, исходящий от сотен фанатиков, усилился, рот наполнился слюной, а в животе заворчало. Захотелось заорать: «мое!» — сгрести ближнюю жертву и пить, пить…
Отмахнувшись от слабого писка разума, требующего что-то такое вспомнить, Стриж закинул котомку на плечо, свалил на труп горящую масляную лампу и вместе с мгновенно взметнувшимися языками пламени взмыл над лагерем, прорвав крышу шатра, как паутину. Он торжествующе завыл, высматривая первую жертву. Панические вопли фанатиков слились с далеким собачьим воем, лагерь взметнулся огнями, отчаянной суетой, и вмиг застыл: раззявленные рты, выпученные глаза, раскоряченные руки — и расходящаяся кругами паника.
«Мои, все мои», — довольно проворчал Стриж.
«Охота!» — отозвалось демонское тело.
Принадлежащие ему души загорелись алыми пульсирующими огнями. Десятками, сотнями огней. Стриж спикировал, схватил ближайшего фанатика и поднял в воздух. Тот не успел понять, что происходит, как Стриж снес ему голову одним взмахом когтей, глотнул брызнувшей из обрубка крови, бросил пустое тело и устремился к следующему.
Схватить, выпить, выбросить. Схватить, выпить, выбросить.
Жизни и души падали в Ургаш сквозь глотку Воплощенного — одна за одной. Голос божества: «мое!» — заглушал последние мысли и чувства. Все, кроме потребности служить и есть, есть…
— Стой! Именем Светлой!
Стриж словно наткнулся на стену. То, что еще оставалось от Себастьяно бие Морелле, проснулось в дальнем углу сознания демона и сбило полет. Воплощенный тяжело закувыркался в воздухе и упал на груду теплых обезглавленных тел.
«Стой, шисов дысс, что ты творишь! — мысленно заорал Стриж, обнаружив себя занесшим когтистую лапу над полузаваленным палаткой и трупами генералом Альбарра. — Этот не твой! Хватит!»
Лапа дернулась и мазнула когтями перед застывшим лицом Альбарра.
«Мое, съем», — прошипел демон, но уже не так уверенно.
«Хватит. Все. Охота окончена, — твердил сам себе Стриж, с трудом отвоевывая у демона собственное тело. — Темный Брат получил свое. Жертвы кончились».
Несогласный демон на миг вырвался из-под контроля и огляделся в поисках вкусных алых огоньков. Единственный оставшийся быстро удалялся в сторону реки.
«Ловим последнего и спать. Ты хорошо послужил», — тоном Седого Барсука, уговаривающего разъяренного пса отпустить горло случайно выпавшего на арену зрителя, прошептал сам себе Стриж.
Сытый демон послушался. Подпрыгнул и в десяток взмахов крыльями догнал последнего фанатика в белом балахоне. Короткое движение лапы — голова слетела, алый огонек мишени погас.
Остальные люди демона не интересовали.
«Хор-рошо! Тепер-рь спать!» — довольно рыкнул он, оставляя Стрижа наедине с самим собой и залитым кровью, разбегающимся в панике лагерем.
«Будь ты проклят», — зажмурившись, шепнул Стриж.
Собственное отражение, которое Стриж увидел в глазах Альбарра, никуда не делось: ожившая крылатая статуя из ниши у входа в Алью Хисс. Зубы, как у акулы. Когти в половину локтя — про которые маленький Себастьяно столько раз спрашивал Наставника, правда ли, что таких не бывает на самом деле. Даже цвет тот же, антрацитовый с рыбьим блеском.
«Прочь. Прочь отсюда», — повторил себе Стриж, пробежал несколько шагов, едва не запутавшись в чьей-то брошенной одежде, и с трудом взмахнул крыльями.
В голове было пусто и гулко, словно в колоколе. Тошнило. Демоновы крылья едва слушались, полет получался кривым и ломанным.
«Пьяный демон, ха-ха», — подумал Стриж, кулем валясь на дальний от лагеря берег. Рядом шмякнулась и покатилась котомка.
«Ух-ха!» — отозвался мыслям Стрижа филин с ближнего дерева.
«Ау-у!» — подтвердили издалека одичавшие собаки.
На том берегу продолжались пожар и паника. Там, далеко.
«Все. Пророк мертв, я жив. Все закончилось».
Стриж хотел стереть с лица что-то мокрое, но оно не стиралось, норовило попасть в глаза. Он выругался и взглянул на руки. Черные, блестящие в лунном свете. И запах, въедливый железистый и приторный запах… К горлу подступил ком, внутри булькнуло — Стриж еле успел наклониться, как его вырвало черной дрянью.
«Кровь? Шис, нет!» — подумал он, зажмуриваясь. Перед глазами мелькали раззявленные рты, вытаращенные глаза, оторванные руки — и кровь, кровь… Сколько их было, белых балахонов? Тридцать, сорок? Или сто?
«Всссе мои… всссе…»
Его снова вырвало остатками черного. И еще раз — всухую.
Он встал. Как был, в рубахе и штанах, вошел в воду. Сел на дно, стянул рубаху. Начал полоскать…
Стриж сидел в реке, пока зубы не начали выбивать марш, а сам он не почувствовал себя выполосканным до скрипучей белизны. Только тогда он вылез, натянул мокрую рубаху, повесил на плечо котомку и пошел к деревне: там — переправа и дорога обратно, в Суард.
Глава 10. Слухи, химеры и наваждения
…смерть суть разделение души и тела. Душа уходит в Светлые Сады, переосмысливать жизнь и ждать нового рождения, тело же возвращается в землю и прорастает деревом. У ире не принято тосковать по умершим, но не возбраняется благодарить их или просить духовной поддержки. Для этого ире приходят в Лощину Памяти, где ушли в траву предки, и общаются с деревьями, хранящими дорогие сердцу образы.
