Сердце снова болезненно защемило. Он почти сказал, почти… И поправился. Назвал ее высочеством. Не выпустил наружу ни капли эмоций. Ширхаб его нюхай.
Впрочем, нюхать его ширхаб бы не стал. Слишком сильно от темного шера несло страхом, смертью и кровью. Бездной несло. Несмотря на все ментальные щиты.
— Толку от ваших соболезнований, темный шер… — Она спрятала руки за спину и сжала кулаки, чтобы не тянуться к нему, к проклятому предателю. Нет. Он не дождется от нее слабости. — Так же мало, как от такого полпреда Конвента.
— Я сожалею, ваше высочество, что меня не было в Суарде…
— В тот единственный момент, когда вы действительно были нужны, шер Бастерхази, — закончила за него Шу, ощущая, как в груди разгорается спасительная злость.
Злиться — куда лучше, чем плакать. Она ни за что, никогда не покажет ему, как ей плохо и больно было одной. Без Дайма — и без него, ширхабом драного предателя. И не покажет, как ей страшно сейчас — когда на севере мятеж, отец умер, а им с Каетано грозит изгнание, а то и смерть.
Наверное, мастер теней не сумел убить Пророка. Или сумел, но его кто-то заменил. Или… или он посчитал мятеж угодным Хиссу и присоединился…
Нет. Не думать об этом сейчас. Потом. Завтра. Завтра они с Каем и Энрике что-нибудь придумают, чтобы спасти Валанту. А сейчас ей надо спасти хотя бы самоуважение. Только наивная мечтательная дура станет кидаться на шею этому порождению Бездны. Любой нормальной шере следует бояться его и обходить по широкой дуге.
— Прошу прощения, ваше высочество. Я приехал, как только узнал о бунте.
— Прелестно. Вы приехали в столицу…
— Из Найриссы прямиком в Мадарис, — прервал ее Бастерхази, и в его голосе проскользнули огненные нотки гнева, — и дальше, в Иверику. Долг полпреда Конвента — обеспечивать безопасность королевства.
«Скажи мне, пожалуйста, скажи мне, Роне, что ты убил Пророка, разогнал бунтовщиков и все закончилось! Пожалуйста, Роне…» — разумеется, не попросила Шуалейда.
— Однако вы здесь, — вместо этого произнесла она.
— Здесь, ваше высочество. Я спешил сообщить, что мятежные селяне расходятся по домам, и Валанте больше не угрожает гражданская война.
— Вы… это вы убили Пророка, темный шер?.. — Она все же шагнула к нему, глядя в глаза и надеясь, что он ответит: «Да, я. Ради тебя, моя Гроза».
— Нет. За предводителем мятежников и его верными последователями явился демон из Ургаша.
— Демон? Чушь какая! — не сумела скрыть своего разочарования Шу.
— Поверьте, это не чушь. Я был там на следующее утро после резни. Все поле пропитано демонической силой и кровью. Двести четыре тела с откушенными головами. И две с половиной тысячи селян и солдат, разбежавшихся в ужасе. В их воспоминаниях — крылатый демон с когтями, как серпы. И кровь.
Шуалейда с трудом сглотнула. Вот значит как. Гильдия Ткачей послала мастера, а тот призвал демона. Или демон сам пришел. Спасибо тебе, Темный Хисс!
— Значит, мятежа больше не будет?
— Не будет. Но северу потребуется помощь всех светлых шеров Валанты. Урожай погиб, деревни разрушены, множество раненых и пострадавших от ментального воздействия. Оба настоятеля, Риллах Черный и Халлир Белый, отправились на место резни, так что землю они очистят. Но с душам все намного сложнее. Мало кто сам, добровольно, отправится в храм каяться и просить помощи после встречи с демоном.
— Что ж. Я рада, что этим демоном не считают вас, шер Бастерхази.
— Или вас, ваше высочество, — с едва уловимым ехидством парировал темный шер.
Не стоило ему этого говорить. Шу сама толком не поняла, почему ее так взбесили его слова. Даже не сами слова, а намек на ее трусость. Ведь она могла остановить мятеж куда раньше. Могла — но не сделала. Потому что струсила. Испугалась потерять контроль. Испугалась крови и боли. Двести четыре откушенные головы…
Тысячи разорванных, растоптанных зургов. Красная от их крови река в Олойском ущелье. Рев стихии, крики боли и ужаса.
Нет. Она не имела права так рисковать! Она поступила правильно!..
Все эти мысли пронеслись быстрее, чем она успела моргнуть. Намного быстрее, чем она успела понять — что полыхает гневом, что ярость закручивается вокруг нее убийственным смерчем…
— Да как вы смеете! — выкрикнула она, желая только одного: чтобы Бастерхази замолчал, замолчал, замолчал!..
С окрестных дубов уже летели листья и ветви, галька поднялась с дорожки и кружилась в смерче, черно-алый плащ рвался с плеч Бастерхази, его химера оскалилась и прижала уши — но сам он даже не поморщился.
— Не ломайте деревья, ваше высочество, — совершенно спокойно велел он.
Ее на миг накрыло куполом идеальной тишины. А в следующий миг — купол исчез, а она стояла все там же, под древними дубами, опустошенная, оглушенная и растерянная. Только в самой глубине, где сердце, все еще тлел огонек ненависти и боли.
За этот огонек — за свою ненависть — она и ухватилась, как за спасительную соломинку.
— Единственный, кого я хотела бы сломать — это вы, темный шер Бастерхази. Не желаю вас видеть. Никогда!
— Вряд ли это получится, ваше высочество. Я больше не намереваюсь никуда уезжать. Думаю, когда вы немного успокоитесь, мы поговорим еще раз.
— Поговорим? — нервный смех прорвал и без того тончайшую пленку искусственного спокойствия. — Ни за что. Хватит с меня вашей лжи! Знаете что, темный шер? Мы с Каетано вернемся в Сойку. Там не будет ни вас, ни Ристаны, ни всего этого… Так что прощайте. И провалитесь, наконец, в Ургаш!
Не дожидаясь ответа, она шагнула назад, в отрывшийся проход — куда-то в глубину Леса Фей, наверное, к Лощине Памяти. К Каю. Зря она оставила его там одного. Зато теперь она точно знает — им нельзя оставаться в столице. Сразу после коронации Кая они уедут в самое безопасное место во всей Валанте. И пробудут там до совершеннолетия Кая. Или до возвращения Дайма из Хмирны…
Ширхаб. Она не спросила о Дайме! Как она могла! О чем она только думала! Не спросила самого важного — здоров ли Дайм? Почему он не пишет?..
Упав спиной вперед в заросли солнечных ромашек на берегу речки Циль, Шу уставилась в пронзительно синее небо без единого облачка.
— Дайм, прости… я… я так по тебе скучаю! Я так о тебе волнуюсь! Если бы я могла поехать к тебе…
Ветви вечно цветущей груши циль лишь насмешливо качались над ней, словно отвечая: и не мечтай, глупая девчонка. Ты не решилась сама подавить мятеж и тем спасти отца, и ты не решишься оставить Кая и отправиться на край Тверди в одиночку. Потому что ты — трусиха. Глупая, наивная, мечтательная трусиха.
— Нет! Не правда! — прошептала Шу, не вытирая слез. — Я не трушу. Но я должна быть разумной… контролировать свои порывы… не убивать… Я… Дайм, пожалуйста! Вернись! Я не понимаю, что мне делать! Да-айм…
