Но не Роне. И не Ману. Вместе они вскрыли дрянь, разъяли плетения, изучили, позволили скорпиону восстановиться — но не совсем в первоначальном виде, а с некоторыми изменениями. И встроили в систему.
Получилось изумительно! Не совсем законно, малость неудобно для обитателей Риль Суардиса, но зато какой научный прорыв!
Отпив еще глоток бренди и покатав его на языке, Роне прислушался к стихийным потокам, пронизывающим башню Рассвета и выходящим за ее пределы. Проследил вниз, до спрятанного в подвале антрацитового алтаря.
Там, надежно скрытый от ищеек Магбезопасности, пульсировал выточенный в форме ладони с растопыренными пальцами базальт с острова Глухого Маяка. На ладони, в фокусе системы, сидел скорпион. Шесть вырезанных в антраците линий терцанга мерцали свежей кровью и окрашивали проходящие сквозь вершины силовые нити тускло-алым. А сами нити тянулись к зеркалу, оплетали его и исчезали в исчерченной рунами бронзовой раме, чтобы вновь появиться у подножия башни Заката — невидимыми и неощутимыми ни для кого, кроме самого Роне. И Ману. Забавно будет когда-нибудь потом, лет через сто, написать диссертацию по системам глушения и перенаправления связи, и поставить соавтором Ману Бодхисаттву.
Да только ради того, чтобы увидеть лица замшелых пней, стоит прожить эти сто лет!
Мысль о том, что Дайму бы такая шутка наверняка понравилась, Роне отогнал, как несущественную и сбивающую настрой. Потом, когда Дайм приедет, они поговорят, все выяснят и… Да нет же! Не сможет Дюбрайн отказаться от свободы и могущества. Просто не сможет. А без Роне он не получит ни того, ни другого.
Вынырнув из системы глушения связи, Роне несколько раз глубоко вздохнул и одним глотком допил бренди. Приятно сознавать, что тебе удалось хоть в чем-то превзойти учителя. Вряд ли даже Паук смог бы так изящно отрезать от внешнего мира обладающего несоразмерной силой Линзы шеру-дуо, пусть даже такую наивную и неумелую, как Шуалейда. Но если каждый раз, когда Дюбрайн пытается с ней связаться, система будет поглощать столько энергии, никаких рабов не хватит!
Роне еще раз взглянул сквозь три каменных перекрытия на привязанного к высокому столу рядом с алтарем мертвого каторжника и последнюю каплю крови, зависшую над северной вершиной терцанга, и нехотя поднялся.
— Эйты, — велел он вполголоса. — Давай свежего.
Пока немертвый слуга выносил из кладовки погруженного в стазис смертника, привязывал на место использованного и ланцетом вскрывал ему вену на запястье, чтобы кровь вытекала медленно, Роне спустился в подвал. Ножками-ножками. От быстрых способов передвижения пока тоже пришлось отказаться, чтобы не очутиться вместо собственного кресла где-нибудь в жерле вулкана на Потустороннем континенте.
Ману слетел за ним следом и завис рядом. И когда свежая кровь заполнила желобки, раскрылся на последних страницах. Сделанные на острове Глухого Маяка записи едва заметно засветились, и Роне начал нараспев читать вербальную формулу.
Через несколько минут, оставив ключу порцию энергии на трое суток, Роне жестом велел фолианту отправляться обратно и сам пошел к лестнице. Ману недовольно зашелестел страницами и облетел вокруг истекающего кровью и страхом раба.
— Хоть слово о том, что убийство разрушает мою психику… — предупреждающе прошипел Роне.
— Не путай меня с проповедником, Ястреб. Я сказал один раз, кто пропустил мимо ушей, сам себе зеленый гоблин. Лучше обрати внимание, как быстро он теряет кровь. При таком неэффективном использовании ресурса приговоренных из Гнилого Мешка надолго не хватит.
— Вот мне нечем заняться, только каторжан экономить!
— Неужели есть чем? — хмыкнул Ману. — А, ну конечно, ты же теперь живешь в столице, ведешь светскую жизнь… Стихи будет писать? Ежедневно вызывать куафера и четырежды в день менять наряды? Тогда уж посети лавку волшебных притираний и купи пудру, о светоч куртуазности.
Роне в ответ лишь злобно зашипел.
За полмесяца он возненавидел Риль Суардис и его временную хозяйку, Ристану. Дорвавшись до власти, она стала невыносима. Постоянно чего-то требовала, снова требовала и опять требовала! И что самое неприятное, ему с каждым разом все сложнее было выжимать из себя страсть.
Не выжималась.
Если только перед «ночью любви» подстеречь Шуалейду и обменяться с ней парочкой колкостей… Тогда — да. Страсти было хоть отбавляй. До тех пор, пока ему удавалось представлять на месте Ристаны ее младшую сестру.
— И не забудь нанять учителя танцев. Изящнее надо быть, изысканнее, вот бери пример…
Роне зарычал.
Ману заржал и сотворил крайне достоверное изображение Роне в узких полосатых штанах, бежево-золотом сюртуке с пышными фалдами, с тросточкой и локонами, при этом — выписывающего ногами замысловатые модные кренделя. Рядом с ним проступила из воздуха томная и пышная дева, похожая на младшую девицу Ландеха, обмахнулась веером, сделала глазками.
Роне чуть не стошнило. Омерзительно! Просто омерзительно! Чтобы темный шер из старинного огненного рода опустился до такого?! Никогда! Ни за что! И на завтрашнем балу он не появится. У него дела. Важные государственные дела. Надо… да, надо немедленно заняться повышением эффективности чего угодно, только не вот это вот.
— Ладно, уговорил. Займемся экспериментами, — буркнул Роне, взмахом руки удаляя художества Ману.
— А еще кое-кто обещал раздобыть для меня подходящее тело, — напомнил Ману, чем заставил Роне скривиться.
Тел было — завались. Молодых и старых, мужских и женских, красивых и уродливых. Одна проблема, все они были неподходящими. Потому что становиться бездарным Ману не хотел, да и не смог бы. Долгая блокировка дара сводит шера с ума и убивает. В случае же Ману умирали тела, в которые он пытался вселиться. Не выдерживали напора стихий, сгорали. В смысле, нервная система сгорала. В самом удачном случае, когда Роне использовал тело шера третьей нижней категории, эксперимент продлился целых полчаса.
Ману утверждал, что если шер даже третьей нижней категории отдаст свое тело добровольно, то все получится. При условии проведения нужных ритуалов, помощи сильного некроманта и прочая, прочая. Но вот беда. Ни один шер как-то не стремился отдать свое живое тело на нужды науки, а самому отправиться на внеплановое перерождение. Однако Роне не терял надежды найти добровольца. Или же кого-то убедить. О, он умел быть очень убедительным.
Правда, убедить Ману воспользоваться выведенным в пробирке гомункулом или неорганическим конструктом наподобие подаренного Пауком скорпиона ему пока не удалось. Но куда торопиться-то?
Тут он лукавил. Торопиться стоило. Он завис на слишком хрупкой грани между жизнью и смертью, и любая шисова случайность могла его убить окончательно. Или, что намного хуже — не убить, а завершить преобразование в нежить.
Роне даже было отчасти любопытно, какая именно нежить из него получится. Не настолько, чтобы сделать это на самом деле, просто… Просто лучше думать о чем угодно, только не о холодной отстраненности Дайма. Единственного, дери его семь екаев, друга. Того, кому Роне без сомнений и колебаний отдал собственное сердце.
