При упоминании Бастерхази трясло саму Шу. И она бы затруднилась сказать, от чего больше — обиды, ненависти или ревности.
И совершенно точно — от злости. После бесед… споров… скандалов с Бастерхази она даже помощи у Светлейшего попросить не могла. Что она ему скажет? Что подозревает Бастерхази, но кроме хандры ничего предъявить не может? Смешно, когда шера-дуо жалуется на сглаз и порчу, как селянка, у которой корова гнилой воды напилась. Или хуже того, Светлейший решит, что она невменяемая идиотка, и ей срочно требуется крепкая рука. Направляющая рука. Может, даже рука матери-настоятельницы монастыря Прядильщиц, где держат непокорных темных шер.
Нет уж. Она справится сама. И даже не станет плакать от того, что рядом нет Дайма, единственного, кто может ей помочь.
Мог бы. Если бы сам не был в беде.
До боли сжав кулаки, Шу заставила себя вылезти из болота сожалений и взглянула на бальные платья внимательнее. Оба — изысканные, роскошные, сшитые самой мадам Антуанеттой.
Старшая сестра выразилась ясно: Шуалейда должна быть на балу в честь посла Ледяных баронств, иначе посол оскорбится.
«Ненавижу! Веселиться в первый же день по окончании глубокого траура!» — под нос пробормотала Шу, заставив новенькую фрейлину отшатнуться с испуганным писком.
Писк она проигнорировала и остановила взгляд на алом платье. Скривилась в усмешке: пусть Ристана объясняется с послом насчет траура младшей принцессы! Траур — не оскорбление. Но толстый такой намек.
— Вашему высочеству так идет алый, — прозвучал нежный, почти детский голосок.
Вздрогнув, Шу глянула на пышную, как пуховая подушка, с наивными коровьими глазами фрейлину, держащую алое платье. Младшая дочь графа Ландеха появилась во дворце на следующий же день после коронации Каетано и официального объявления Ристаны регентом при несовершеннолетнем короле. В тот же день любимая фрейлина Шуалейды и невеста Каетано, светлая шера Таис Альгредо, получила приказ покинуть столицу. Когда Шу наотрез отказалась пускать на порог Виолу Ландеха, регентша пригрозила, что за шерой Альгредо последует Бален. Увы, по закону Ристана имела полное право выгнать из дворца и из столицы кого угодно. Даже отказать от должности главы Тихой гвардии герцогу Альгредо, побратиму собственного покойного отца.
— Ты еще не выбрала? — послышался от двери сочувственный голос Бален: в ее руках была открытая шкатулка с подаренным Даймом ожерельем из цуаньской бирюзы, жемчуга и белого золота.
Шуалейда вздохнула. Бален права, демонстрация королевского характера сегодня ни к чему.
— Бирюзовое! — велела она.
Фрейлины кинулись облачать ее, среди них и девица Ландеха.
— Прочь, — отмахнулась от нее Шуалейда.
Видеть шеру Ландеха не было никаких сил, хотелось напугать ее, чтобы сбежала из дворца и никогда тут не появлялась, а лучше — убить, как ее отец хотел убить Кая. И пусть участие графа Ландеха в заговоре не доказано, но именно он раскрыл заговорщикам секрет тайного хода, он поселил Кая в тех покоях, он не предупредил о тайном ходе гвардию… Трус, лжец и предатель!
На миг представилось, как нож вспарывает фарфорово-розовую кожу, кровь заливает пышные оборки… или нет. Лучше Виоле Ландеха упасть с лестницы. С верхней ступеньки. Интересно, она будет визжать от страха и боли, когда поломает свои пухлые ножки, а потом нежную шейку? Этот страх и боль должны быть дивными на вкус. Как же хочется попробовать…
Резкая боль в шее заставила Шу вынырнуть из видений: застежка ожерелья защемила кожу.
— Ай! Ты что делаешь?!
Шу обернулась к Бален, схватившись за холодные камни на груди, встретилась взглядом с гневно горящими лиственными глазами. Мгновение Баль смотрела на нее в упор, затем махнула рукой фрейлинам:
— Ждите внизу.
Притихшие девицы сбежали. Только сейчас Шу почувствовала, как сильно они испуганы. И, разумеется, испугала их она.
— Это ты что делаешь? — отступив на шаг, спросила Баль. — Хочешь в монастырь Прядильщиц?
— Ничего я не делаю. Ровным счетом ничего. А стоило бы!
Баль покачала головой, взяла Шуалейду за плечо и развернула к зеркалу. Оттуда на Шу глянула ведьма: искривленные белые губы, запавшие щеки, резкие тени под бешеными разноцветными глазами. Встреться ей такое на узкой дорожке, бежала бы без оглядки. За плечом первой ведьмы стояла вторая: локоны извиваются огненными змеями, острые клыки делают улыбку похожей на оскал, раскосые рысьи глаза светятся ядовитой зеленью. Истинная ире, хищный лесной дух, ничуть не похожий на глянцевые картинки в детских книжках.
— Ты Суардис. Суардисы не убивают невинных детей, — тихо и очень ровно сказала Баль. — Хочешь мести, убей графа Ландеха. Раз уж того, что ты сделала с бароном Наба, недостаточно.
— Нет. — Шу дотронулась до своего отражения, стерла тени под глазами, вернула на щеки и губы краску, разгладила отчаянную складку между бровями. Даже пригасила хищный лиловый свет глаз. Но та, в зеркале, все равно осталась бешеной ведьмой. — Я не убивала барона, и я не хочу мести. Я хочу всего лишь покоя и безопасности для нас с братом. Разве это много?
Бален пожала плечами и улыбнулась: львица спрятала клыки и вновь была милой домашней кошечкой с детских картинок.
Шу улыбнулась в ответ, в точности как положено улыбаться благовоспитанной принцессе с той же картинки, и встряхнулась. Бирюзовое платье растаяло, на миг оставив ее в одних чулках и сорочке, на его месте оказалось алое, то самое, сшитое по старинному фасону, дивно изящное траурное платье. Бирюза в ожерелье тоже покраснела, став цветом похожей на свежую кровь.
— Нам пора, — пропела Шу, привычно позвала: — Эй, Морковка!.. — и только тут вспомнила, что любимой рыси больше нет рядом.
— Зато Таис будет не так грустно в изгнании, — подмигнула ей Бален. — Должен же хоть кто-то ей мурлыкать и воровать ее газеты.
— Ничего, мы и сами кому хочешь… мурлыкнем, — заявила Шу и нежно-нежно улыбнулась.
Посол останется доволен приемом.
— Ты изумительна, — поклонился Мануэль Наба.
Он ожидал Шу в гостиной, в компании кокетливо щебечущих фрейлин.
Шуалейда с улыбкой протянула ему руку для поцелуя и не удержалась, растрепала идеально уложенные черные локоны. Мануэль был хорош. Двуединые одарили его не только магией, но и красотой, и редкостно легким характером. Идеальный кавалер. Шуалейда ответила бы на его нежные чувства, если бы не Дайм. И не сделка с кронпринцем. И не опасность нечаянно сломать Мануэля, выпустив эмоции из-под контроля.
Зато Мануэль оказался верным другом. Когда Ристана изгнала из столицы всех, кто был верен юному королю, остались лишь Зако Альбарра — волей Двуединых побратим Кая — и Мануэль Наба. Правда, уже не в свите короля, а как личный вассал Шуалейды. Провернуть этот финт позволил долг крови и какой-то древний закон, найденные дру Берри в королевском архиве.
