— …хотел бы я забыть, — тихо и совершенно убито отвечал Мануэль. — Энрике, это точно была не Шу, я знаю, она никогда бы не стала…
— Расскажи по порядку, Маноло.
— По порядку… я пошел за ней в башню, хотел успокоить, поддержать… — Мануэль болезненно поморщился, а на Шу пахнуло его ужасом. — Меня подстерегли в галерее. Охранный амулет не сработал… он никогда не срабатывает на… ее высочество. Она же сама его делала… Энрике, дай воды, а? Меня сейчас вывернет.
Пока Мануэль пил, Шуалейда старательно повторяла про себя умну отрешения. Она должна быть спокойна. Она должна во всем разобраться. Ей не нужно прямо сейчас кидаться к Маноло и клясться, что его пытала не она, он и так знает. А с его воспоминаниями и реакциями она разберется. Обязательно разберется. Она не позволит Хиссову отродью отнять друга! У них с Каем не так много верных людей, чтобы ими разбрасываться!
Верных людей… не так много… Зако и Бертран Альбарра, Мануэль Наба, Энрике и Бален Герашан — вот, собственно и все. Все?.. Злые боги!
Ей пришлось зажать себе рот, чтобы не закричать: Энрике, ты следующий! Ты и Бален!
А тем временем Мануэль тихо и почти безэмоционально рассказывал, как «Шуалейда» ударила его по голове, а очнулся он уже здесь. Пришпиленным к дереву. Рассказывал, как его пытали, не давая потерять сознание, как наслаждались его болью, смеялись над его любовью и преданностью, как он повторял себе — что это не она, она бы никогда не стала мучить его. А ему напоминали о замученных до потери памяти узниках Гнилого Мешка и спрашивали — почему он считает, что чем-то отличается от них? Он — всего лишь еда. Вкусный страх. Сладкая боль. И велели кричать громче…
— Но это была не она. Даже не женщина. И не шера.
— В смысле не шера?
— Я знаю, как Шуалейда пьет боль, это такое ощущение… Ну ты понимаешь, — Мануэль понизил голос. — Когда она это делает, мне хорошо, а не больно. Проклятье. Я не знаю, как теперь буду смотреть на нее. Энрике, ты же мне поможешь?
— Помогу. Не уходи от темы. Значит, мужчина?
— Мужчина, отлично разбирающийся в пытках. Я бы сказал, профессионал.
Шу снова зажала себе рот, чтобы не закричать: «Бастерхази!»
— Истинный шер? Ты разглядел ауру под личиной.
— Нет. Но не поэтому. Он не использовал дар.
— Или ты этого не заметил.
— Я бы заметил. Ты же сам меня учил — шер пользуется даром неосознанно. — Мануэль кивнул на чистое покрывало, подстеленное Шуалейдой перед лечением. Совершенно неосознанно призванное и подстеленное, просто потому что ей не хотелось класть раненого на грязную землю. — Так же, как слухом, голосом или руками. Так вот этот даром не пользовался вообще.
«Потому что хитрый мерзавец!» — хотела сказать Шу, но промолчала. Есть вероятность, что пытал Маноло кто-то другой. Не Бастерхази. Кто-то из прихвостней Ристаны под личиной. А личину делал Бастерхази, чтобы скопировать ауру, нужен минимум шер-дуо.
— Что ж, с одной стороны это несколько усложняет поиск. С другой — сужает круг подозреваемых, — задумчиво пробормотал Энрике.
— Если это не истинный шер, значит — не Бастерхази, — кивнул Зако, до того сидевший рядом молча. — Кроме него мы с тобой, Маноло, мешаем только одному человеку.
— Ее высочеству Ристане, — с нескрываемой ненавистью сказал Мануэль. — Это точно был кто-то из ее слуг.
— Я сделаю копию твоих воспоминаний и отошлю в Метрополию на экспертизу. Сам я, к сожалению, не менталист.
— Может быть, Шу? — спросил Зако.
Мануэль вздрогнул. Непроизвольно. И снова Шуалейда ощутила все его эмоции. Все. Кроме любви, нежности и доверия, которые были лишь вчера.
Нет. Этого она ни Ристане, ни Бастерхази не простит. Никогда. И неважно даже, кто именно марал руки кровью — виноваты в любом случае эти двое.
«Энрике, расскажи Маноло о нашем плане. И предупреди, что он не участвует. Я не собираюсь его мучить своим присутствием».
«Хорошо, расскажу. Ты уверена, что не сможешь сама ему помочь?»
«Я смогу. Но не уверена, что мне хватит одного дня. Я же не Дайм».
«Лучше начинать сразу. Прямо сейчас».
«Я знаю. Знаю я! Но мне страшно, Энрике. Вдруг я сделаю только хуже?! Это же Маноло…»
«Отставить панику. Хуже ты не сделаешь. Усыпляй его и приступай. Я подстрахую».
Вознеся краткую молитву Светлой, Шуалейда постаралась вспомнить, как то же самое делал с ней самой Бастерхази… тогда еще — друг и любовник… к ширхабу лысому Бастерхази! Ей нужен только метод. Она может отделить действия от человека. Может, и точка. Вот прямо сейчас и сделает. Все, что в ее силах, и еще немножко.
А тошнить и плакать будет потом. Когда сделает все необходимое.
Глава 6. И снова о гильдии
Ткачи исполняют любое желание заказчика, если клиенту есть чем заплатить и его желание не идет вразрез с волей Хисса.
Канон Полуночи
23 день ласточек. Риль Суардис
Рональд Бастерхази
Роне проснулся от эфирного возмущения. Не успев толком продрать глаза, вскочил с постели, одновременно выставляя щит, и услышал насмешливый голос Ристаны:
— Дурные сны, милый? Пить надо меньше.
Сны? О нет. То, что творилось в Королевском парке, сном не было даже близко. Но, по счастью, это утихало, а не превращалось в грозовую аномалию вроде той, что сопровождала Шуалейду от Олойского ущелья до Тавоссы.
И то, что Роне вчера злоупотребил кардалонским, не имело к аномалии никакого отношения. А вот что имело — его очень интересовало.
— Меньше надо беседовать с тобой о политике, моя прелесть. Тогда и кошмары сниться не будут, — парировал он, опуская щиты и садясь обратно на постель.
— В твоем почтенном возрасте уже пора разбираться… — продолжила было Ристана, сидящая в неглиже у столика, сервированного к завтраку на одну персону, но оборвала фразу на середине и сменила тон. — Роне, ты бледен, как упырь. Тебе в самом деле нехорошо?
— Не дождетесь, — буркнул Роне. — Выпью шамьета, выясню, что за шисова отрыжка творится, и станет просто отлично.
— А что-то творится? — так невинно спросила Ристана, что моллюску стало бы ясно: она-то как раз прекрасно знает, почему Шуалейда только что едва не снесла Суард до основания. В очередной, дери ее семь екаев, раз.
— Вот ты мне и расскажешь, моя прелесть. И вели принести мне завтрак, я голоден.
Накинув халат, — ручками, ручками, дар с каждым днем ведет себя непредсказуемее, — Роне вышел в ванную комнату, по дороге прислушиваясь к возмущенным эфирным потокам. Шуалейда была в ярости, и ярость ее имела своей целью его, Роне. Что в целом было понятно, кроме одного момента: почему сейчас произошел всплеск? Со спора на приеме они больше не виделись, ей на хвост Роне больше не наступал и даже писем ей не писал.
