— Что? Говори по-человечески, — приказала Шу.
— Отпусти его, задохнется.
Голубое щупальце ослабло, балаганщик тяжело шмякнулся об пол коленями.
— Ну?
— Купить… — просипел он.
— Зуржье дерьмо!.. — скривилась Шу и запустила руку за пазуху. — На.
В поплывший грим клоуна полетела горсть серебряных и золотых монет.
— Сделка?
— Сделка…
— Чтоб через час духу твоего не было, — бросила Шу.
— Но… как же… — Циркач переводил растерянный взгляд с Шу на Энрике и обратно, не забывая, впрочем, шарить по полу в поисках монет.
— Ты с кем споришь, троллья отрыжка? — мягко спросил Энрике.
— А… я что… — клоун съежился и опустил глаза.
Принцесса фыркнула и, резко развернувшись, пошла прочь. Подхватив ире на руки, Энрике вслед за Шу выскочил из фургона. Только отойдя от цирка на десяток шагов, она остановилась и обернулась.
— Ну?
— Что?
— Отпусти ее.
Отпускать уютно умостившуюся на руках ире не хотелось, но Энрике подавил неуместные желания. Он осторожно поставил ее на землю — и только слегка вздрогнул, когда рыжая косичка мазнула по щеке.
— Как тебя зовут? — спросила Шу.
— Бален, — после секундного колебания ответила ире.
— А я Шуалейда.
Шу осторожно приблизилась к ире, вставила ключ в замочную скважину на ошейнике: тот затрещал и распался на две дуги. Поймав железки, Шу протянула их вместе с ключом Бален. Но та отшатнулась и замотала головой. Вспыхнув острой синевой, Шу разломала ошейник и бросила под ноги Бален.
— Пойдем с нами?
— Шу, вернись. Бертран не поймет, если ты исчезнешь посреди представления.
— Да, ты прав. Отведи ее в мою комнату. — Шу снова повернулась к Бален. — А ты дождись меня, пожалуйста.
Ире, заворожено глядевшая на обломки ошейника, кивнула. Зеленое сияние изменилось — если раньше оно отдавало пожухлой горечью, то сейчас радостно и зло взблескивало, как слюдяные стрекозьи крылья.
Коснувшись ее руки, Энрике позвал:
— Идем. Тебе надо поесть. И полечиться не мешает.
Ире смотрела вслед убегающей девчонке, пока та не скрылась с глаз. И только когда Шу завернула за фургон, обернулась.
Ослепительная улыбка — я свободна! — чуть не сшибла Энрике с ног. Сейчас, счастливая, Бален совсем не походила на то испуганное создание, увиденное им у ворот. Она вложила пальцы в его протянутую руку — доверчиво и царственно.
— А как твое имя? — ее голос был хрипловатым, прохладным и мелодичным. Как шум лесной речушки по камням, свежий, манящий — пить, не отрываясь. Энрике прикусил язык, прогнать морок. Чтоб это воздержание!
— Энрике шер Герашан.
— Энрике… — она тронула его имя губами, словно сладкую конфету, и улыбнулась. — Спасибо, Энрике.
— Не мне. Ее высочеству. Идем.
Бален сделала несколько шагов, легко, почти не опираясь на его руку. Вот только не совсем уверенно. Кинув взгляд вниз, на ее ноги, Энрике помянул зуржью кровь и, не спрося, подхватил на руки.
Почти бегом он донес Бален до комнаты Шу. Поставил на пол, сунул в руки кружку воды. Молча, стараясь на нее не глядеть, намочил чистую салфетку — но все время чувствовал на себе ее взгляд, теплый и любопытный, как беличьи лапки. Так же молча она позволила ему промыть и залечить пораненные ноги, провести руками вдоль тела, определяя, что еще требует лечения.
Нащупывая очередной свежий рубец или старый шрам, вбирая руками боль, Энрике кусал губы и убеждал себя, что не нужно сию секунду рвать мерзавца-клоуна на части.
— Энрике? — шепнула Бален и коснулась его лба. — Не надо…
Прохладные пальцы вывели его из транса. Он раскрыл глаза, поднял голову.
— Надо, — голос не слушался и хрипел. — Надо, Баль.
В ответ она улыбнулась светло, восторженно и хищно, и коснулась пальцем его рта.
— Этого не надо, — она показала красное пятно на подушечке; блеснули острые клыки.
Тут только он почувствовал боль в прокушенной губе. И — ее ярость, такую же бритвенно звонкую, как его собственная. В лиственных раскосых глазах светилось то же обещание смерти, что переполняло его. Сейчас Бален походила на тоненькую, с необыкновенно красивым узором на спинке йуши, укус которой убивает мантикору. Пьяный запах тисовых ягод будоражил, как предвкушение погони: мягкими лапами — сквозь лес по следу, вместе. Ловить напряженными ушами шорохи и шелесты, носом — аромат страха, пряный и терпкий, как свежая кровь жертвы.
Энрике поймал ее руку, поднес ко рту и прикусил — там, где была его кровь. Уловил мгновенную дрожь и зеленым всполохом обещание: вместе!
Напряжение мешало дышать, требовало гнать добычу, впиваться в горло. Требовало бросить жертву к ногам волчицы, а потом… глухой рык зародился в глубине горла, зеленые глаза — близко-близко — блеснули голодным отсветом. Руки сами потянулись зарыться в путаницу рыжих кос, притянуть…
Подавив порыв, Энрике отступил прочь и отвернулся. Медленный глубокий вздох, сосредоточиться на белых и голубых потоках, успокоить завихрения, выровнять… все. Теперь, пока не понадобится для дела, волк внутри него будет спать.
Уже спокойный, Энрике принялся хозяйничать: холодный ужин на столе дожидался возвращения Шу.
— Баль. Можно называть тебя так?
— Да, — кивнула она, но садиться за стол не спешила.
— Ты давно с цирком? Иди сюда. — Показал глазами на стол.
— Три года с лишним.
Она отвечала спокойно и ровно. А Энрике чудилось тугое кольцо свернувшейся уйши — и мускусный запах волчицы, выбравшей своего волка.
Глава 14. Мислет-ире
Глава 14. Мислет-ире
…работорговлю несколько сдерживает лишь тот факт, что истинные шеры, в том числе ире, никогда не рожают детей вне равноправного эмоционально-физического союза. Тем не менее, постоянно находятся те, кто почитает себя умнее Двуединых, и раз за разом покупает ире для плотских утех и продолжения рода. К сожалению или к счастью, подобные эксперименты в большинстве случаев заканчиваются печально. Ни один самый мощный артефакт не способен долгое время противостоять не магии, но удаче шеров. Поэтому так или иначе ире оказываются на свободе, рабовладельцы в траве, а и без того непростые отношения людей и ире продолжают ухудшаться.
Из лекции с.ш. Дианы Маттины Ветер
623 год, 19 день ягодника. Крепость Сойки
Энрике шер Герашан
До возвращения Шу Энрике успел выяснить, как и почему она попала в цирк. История оказалась банальна и грустна.
