— Шу-у… — плеснула вода у ног.
— Шу? — повторил он за ручьем.
В ответ облачная дева покачала головой, шагнула навстречу…
Трава взметнулась сотней змей, опутала его, прижала к земле. Дева растаяла в тяжелой мгле, запахло смертью. Стриж дернулся, попытался вскочить, и…
Проснулся.
Распятым на постели. Едва прикрытым простыней. В ошейнике, холодящем горло.
Прямо на него смотрели хищные сиреневые глаза — страсть и голод завивались в воронку смерча, готового засосать его и разнести все вокруг в клочья. Стриж замер, не решаясь вздохнуть, отказываясь поверить, что Шуалейда и есть та облачная дева из снов, мечта, жизнь и смерть…
Сегодня — смерть. Опасность. Сила. Прекрасная, манящая сила — и знакомая, понятная и почти родная смерть.
— Тигренок? — шепнула Шуалейда, и от ее голоса по всему телу прокатилась жаркая волна удовольствия.
Он попробовал пошевелить руками, но не смог: магия держала крепче любых веревок. Разумом он понимал, что никто и ничто не помешает колдунье убить его сию же секунду. Даже под взглядом лжепророка он не был так беспомощен. Но…
Пророка он хотел убить. Все его инстинкты требовали — убить.
А ее хотелось поцеловать. Дотронуться. Ощутить жар ее тела, силу ее магии, тяжесть ее воли.
Почти как касание Хисса. Только — не Хисс, а Шуалейда. Божественно прекрасная сумрачная колдунья.
И плевать на опасность. Так даже острее и ярче, когда не знаешь, убьет она или поцелует…
Да кому он врет, а? Поцелует. Она пахнет весенней грозой и желанием.
— Не бойся, Тигренок, — снова шепнула Шуалейда и погладила его по щеке.
Сердце забилось, как ненормальное, нестерпимо захотелось продлить прикосновение, такое нежное, такое горячее.
Коротко и неуверенно улыбнувшись, она отодвинулась и на миг прикрыла глаза. Тяжесть, прижимающая его к постели, ослабла, морок отступил: ровно настолько, чтобы Стриж смог вздохнуть и вспомнить — кто он и зачем здесь… и тут же забыть. Какая разница, кто он и зачем пришел, если она — прекрасна, как ураган, как радуга после грозы, как мечта?.. Она совершенно не походила на принцессу: растрепанная, в сползающей с бледных плеч сорочке, с лихорадочными пятнами румянца на резких скулах. Восхитительная. Желанная до дрожи. И хорошо, что он не в силах даже пошевелиться, значит — можно не противиться тому, что она сейчас сделает. Тому, чего он сам хочет так, что в глазах темнеет.
«Поцелуй меня», — шепнул он беззвучно, одними губами.
— Тигренок?.. — переспросила Шуалейда, вспыхивая удивлением и радостью
Стриж потянулся всем телом, так чтобы простыня соскользнула, и улыбнулся: бери, ты же хочешь…
Она легко коснулась пальцами его губ.
Глядя прямо в лиловые омуты, прямо в клубящуюся мглу, он втянул ее палец в рот и лизнул.
Он вздрогнула, ее зрачки расширились. Резко и сильно пахнуло грозой — и смерч сорвался с привязи. Ее руки зашарили по его телу, следом — губы. Стриж перестал понимать, кто он и где он, для него остался только терпкий запах юной женщины, ее тепло, обжигающие касания и мелькающие перед глазами плечи, груди, черные пряди, запястья…
«Моя!» — пульсировало жаром в паху. Он рвался из волшебных пут, стонал и рычал, а она смеялась и острыми ногтями чертила руны по его коже. Он разорвал зубами ее сорочку, а она хлестнула его по щеке и сверкнула колдовскими сиреневыми глазами. Он поймал ртом ее пальцы, прикусил их — а она выгнулась, сжала его бедрами и вскрикнула: «Мой Тигренок!»
Он опомнился, лишь когда волна сумасшедшего наслаждения схлынула, оставив его хватать воздух запекшимися губами и слушать биение двух сердец в унисон: его и ее, обессиленно и довольно лежащей щекой на его плече, обвивающей его руками и ногами. И лишь через несколько бесконечно легких, искрящихся, счастливых мгновений полной пустоты в голове пришла первая мысль: им играли. Им, обнаженным, беспомощным и покорным, словно он не мастер теней, а изнеженный наложник. Вторая мысль была еще более странной и стыдной: ему хватило одних только ласк и поцелуев! Словно ему тринадцать лет! Да что там, это оргазм был несравненно ярче, чем все, что он испытывал до сих пор. Словно он слился с ней не телом, а самой своей сутью. Душой. И хотел бы остаться вот так, касаясь ее обнаженной кожей и чем-то еще, неназываемым и тоже обнаженным — навсегда. Не разлучаясь, не выныривая из тяжелой сладкой истомы ни на миг.
И пусть она, его ураган и смерть, наслаждалась его болью и беспомощностью — он наслаждался не меньше. Он готов быть для нее игрушкой и десертом сколько угодно, потому что так хорошо ему не было ни с кем и никогда… А это значит…
Додумать он не успел. Ее губы вдруг снова оказались у его губ, ладонь убрала волосы с лица. В сиреневых глазах сверкало шальное веселье. Шуалейда поцеловала его — коротко, так что он едва успел податься навстречу, и шепнула:
— Одевайся и приходи завтракать, Тигренок.
Отстранившись, она оглядела его с головы до ног, заодно давая возможность полюбоваться обнаженной грудью в разорванном вырезе сорочки и припухшим от поцелуев ртом. Покачала головой, провела рукой по его животу, заставив задохнуться от удовольствия и желания, и убежала наверх.
Волшебные путы исчезли, и Стриж сел на постели, гадая: он все еще спит или уже умер и по ошибке попал в Светлые сады? Наверняка спит. Не могла же жестокая сумрачная колдунья вместо страшных пыток целовать его и почти заняться с ним любовью?
На мысли о «почти» здоровый мужской организм потребовал немедленного продолжения, и чтобы не «почти»! Где-то здесь была ванная комната, а в ней — душ. Холодный. Говорят, очень помогает от несвоевременных желаний. И вообще. Мастер прислал его сюда не для того, чтобы он стал домашним Тигренком и постельной игрушкой принцессы. Или — для этого? Хм… пожалуй, это невозможное предположение нравилось ему много больше, чем любое другое. Потому что думать о том, кто успеет первым — колдунья или ее убийца — он не мог. Просто не мог, и все тут.
Следующие полчаса лишь подтвердили: все вокруг — сон и бред. Золотые краны с горячей и холодной водой, десять сортов мыла, нежные льняные полотенца, бресконские кружева и лазуритовые пуговицы на синем сюртуке, расписной фарфор и засахаренные фиалки… А главное — дивной красоты и изысканного воспитания принцесса, деликатно кушающая суфле серебряной вилочкой и поглядывающая из-под длинных, словно нарисованных, ресниц.
Все — сон. Такого не бывает на самом деле.
— …попробуй пирожное, Тигренок.
