В шкапу обнаружились банки темного стекла, одни огромные, с широким горлом, перетянутым вощеной ниткой, другие поменьше, поприземистей, третьи вовсе крохотные. Но главное, что все до одной — гладкие, без этикеток и хоть бы каких иных опознавательных знаков.
— Если принять за факт, что покушение все же имело место быть, — Никанор Бальтазарович достал ближайшую склянку открыл и понюхал, поморщился да и вернул на место. — Остается вопрос, кто его мог совершить? И ответ нас ничуть не успокаивает.
Вонь, исходившую от следующей банки, Демьян ощутил издали.
К счастью, и ее вернули на место.
— Любая.
— Думаете, девица?
— Думаю, что не стоит недооценивать слабый пол. Его слабость, пожалуй, превеликое мужское заблуждение… — третья по счету банка удовлетворила Никанора Бальтазаровича, а вот Демьяну совершенно не понравилась. — Сами посудите. Ваша княжна просто отправилась прогуляться и встретила вас… сидите, вы обгорели нещадно, если не помазать, завтра будете походить на шелудивого пса. Какие уж тут ухаживания.
— Какие ухаживания? — напрягся Демьян.
— Обыкновенные. С цветами и песнями. Впрочем, песни разрешаю не петь, а вот все остальное придется… да сидите вы, право слово, не жандарм, а гимназистка…
— Оно воняет!
— Надо же, какие мы нежные, — возмущение Никанора Бальтазаровича было почти искренним. — Ничего страшного, повоняете часок, зато кожа станет белой и гладкой. Моим клиенткам, между прочим, нравится. Мои клиентки на эту мазь, между прочим, в очередь записываются.
— С готовностью свою очередь уступлю.
Демьян поднял было руку, чтобы поскрести нос, но получил по пальцам.
— А ну сидите смирно. И поверьте моему опыту, раз уж собственным не удосужились обзавестись. Ни одна барышня на мужчину с облезающей шкурой не глянет.
— И не надо…
— Вам, может, и не надо, а Родине так наоборот.
Мазь была холодной.
— Жжется!
— Значит, действует, — возразил Никанор Бальтазарович. — И шею еще…
— Дайте хоть рубашку сниму.
Не хватало, чтобы эта пакость цвета забродившей опары и вони соответствующей на воротничок попала. Точно испортит.
— Снимите, — Никанор Бальтазарович кивнул благосклонно. — Заодно уж и посмотрим… к слову, у вас сегодня опять приступ едва не случился. Было?
— Было, — вынужден был признать Демьян. Кожу тянуло.
И пекло.
И еще левая щека отчаянно зачесалась, а правую, напротив, вполне себе приятно холодило. Правда, вскорости приятность сменилась отвратительным жжением, будто его, Демьяна, крапивой стеганули.
— Видите, а вы от серьги отказаться хотели… хорошая моя, — пальцы ухватили за упомянутую серьгу и потянули. К счастью, не сильно, но Демьян проворчал:
— Ухо открутите.
— Ничего, как откручу, так и назад прикручу. Целитель я или так?
Демьян промолчал, хотя вот на языке крутилось совершенно нелестное. В конце концов, целители должны к людям больным милосердие проявлять, заботу, а не ввязывать их в непонятные авантюры, даже во благо Родины если.
— Прилягте вон на кушеточку, на живот, будьте так добры, — Никанор Бальтазарович снял пиджачок, на сей раз чесучевый, цвета молодой оливы, и манжеты рубашки расстегнул. Закатал рукава, пошевелил пальцами, и у Демьяна возникло такое вот нехорошее предчувствие, что одной мазью дело не обойдется. — Прилягте. Прилягте, кому сказано!
— А вы…
— Только кое-что проверю, — не слишком искренне произнес Никанор Бальтазарович. — Помилуйте, голубчик, неужто вы своему целителю не доверяете? Полежите, подумайте о чем-нибудь хорошем… только не о работе… вот так, и не бойтесь, мазь почти впиталась. Сейчас еще шею намажем. Это ж где у вас, как бы моя тетушка спросила, разум остался, чтоб без шапки на югах гулять?
Последнее, что Демьян запомнил, прикосновение ледяных пальцев. И еще собственную мысль: не всякому целителю и вправду верить следует. Вот Марк Львович до подобных фокусов точно не опустился бы. А затем Демьян провалился в блаженную пустоту, в которой и пребывал, как долго? Сам того не знал. Но, когда открыл глаза, то понял, что за окном уже смеркается.
И в темноте этой виднеются как никогда яркие знамена сирени.
Он попытался повернуться, но спину обожгло огнем.
— Лежите, лежите, — велено было ему. Демьян повернул голову и увидал Никанора Бальтазаровича, который устроился в кресле и с немалым удобством.
Кресло было на полозьях, которые давили мягкий ковер. А сам целитель переоделся в домашнее, и халат темного бархата гляделся на его плечах почти мантией. Правда, сетка для волос, придавившая папильотки — кто бы мог подумать? — несколько портила образ, как и махонький гребешок, которым Никанор Бальтазарович оглаживал усы. Усы блестели и, кажется, стали темнее.
Убрав гребешок в специальный чехол, Никанор Бальтазарович вытер пальцы платочком и поднялся.
— Где я?
— Я решил, что негоже пугать дам видом бренного вашего тела и велел перенести. Считайте, вы у меня в гостях, — он размял тонкие пальцы. — Позвольте… ага…
Пальцы прошлись от затылка, который неприятно ныл, по позвоночнику, и каждое прикосновение причиняло боль. Но Демьян терпел.
— Чудесно… просто превосходно получилось, сам не ожидал. Пару минут… для стабилизации.
— Чего? — осторожно поинтересовался Демьян, заодно прислушиваясь к собственному телу, которое ощущалось вполне себе здоровым. Разве что ноги ныли от долгой ходьбы. Отвык он, получается, от подобных прогулок.
И спина тоже ныла. Не так, как ноют перегруженные мышцы, скорее ж кожа… небось опять чем-то намазали.
— Да так… — Никанор Бальтазарович появился у стола и руку протянул. — Садитесь, дорогой мой.
Демьян и сел.
Покачнулся от внезапного головокружения.
— Конечно, следовало бы заручиться вашим согласием, — Никанор Бальтазарович исчез за шелковой ширмой в китайском стиле. На ширме алый дракон самого разбойного вида оказывал знаки внимания красавице, чье лицо белизной и круглостью мало уступало луне.
— Согласием на что?
Нехорошее предчувствие окрепло. Можно сказать, обрело плотность и вес.
А еще спина чесалась.
Противно так.
— Не смейте трогать! Кожа должна зажить.
Вернулся Никанор Бальтазарович с зеркалом, причем каким-то хитрым, складным, которое и установил за спиной, вручивши в руки другое, настольное. Подобное Демьян у сестрицы видел, разве что поменьше.
В зеркало он глянул и онемел.
— Это… это… что?!
— Увы, сила из вас вытекала, что вода из дырявого ведра, — Никанор Бальтазарович развел руками. — Уж не знаю, по причине ли вашего ранения или же по иной какой, пока неустановленной, но… рисковать было бы неразумно. Согласитесь.
