— Взбивай, — она вручила Марье миску с яичными белками, куда добавила щепоть соли.
— Как?
— Ты же маг, — Василиса посмотрела с укоризной. — Создай… не знаю, малый вихрь, такой, которым пыль можно чистить.
— Вася, я княжна! — Марья возмутилась почти искренне. — Мне не приходится пыль чистить и…
Она оглянулась, но кухарки, которой можно было бы доверить работу столь ответственную, не было. Поставив миску на стол, Марья посмотрела на нее с сомнением.
— Я тоже княжна, — возразила Василиса.
Марья обошла столик с другой стороны.
Огляделась.
Набрала в кружку воды и щелкнула пальцами. Вихрь получился… получился вихрь. Вода взлетела к самому потолку и, ударившись о него, рассыпалась грязноватыми брызгами.
— Извини… а какую силу ты закладываешь?
— Я? Полную.
Василиса стерла с носа каплю.
— Ладно… давай перемешивай тесто. Вливай молоко тонкой струйкой и мешай.
С белками лучше самой разобраться, а то, конечно, яиц запас имеется, но, чуяло сердце, что не такой большой, чтобы эксперименты ставить.
Марья подняла ковшик.
И снова нахмурилась.
— А… может, ты сама?
— Может, и сама.
Струйка ударила в муку и разбилась, расползлась белыми каплями. Капли собирались в ручьи, а ручьи пробирались вглубь мучной кучи. Марья сунула было ложку, но та застряла.
— Проклятье!
А вот легкий вихрь закружил над белками, разбивая их на тончайшие нити.
— Ты не спеши, медленно и аккуратно… и сейчас добавь желтки.
— Все? — Марья поглядывала на вихрь, явно подумывая, не поменяться ли вновь. Но врожденное упрямство не позволило отступить.
— Все. Можешь в миске слегка взбить. Погоди, сейчас сахар в смеси начнет таять, она станет жиже.
— Угу…
Марья желтки размешала. И вылила.
— Я одного понять не могу, — призналась Василиса, глядя, как мутнеет, увеличивается в размерах белковая смесь. Вот она стала уже белой, появились первые пузырьки.
Еще немного и пена станет плотной, глянцевой и блестящей.
— Чего?
— Почему он, когда понял, что лошади вырождаются, не отправился за новым табуном? Я не думаю, что отдали последнее… и ведь логично, согласись?
Марья кивнула, не забывая ворочать лопаткой тяжелый пока ком теста. Даже не теста, смеси из слипшейся комковатой муки, шоколада и молока.
— Добавь масла еще, — попросила Василиса. — Вон то, в зеленой бутылке, это из виноградных косточек… да, именно оно.
— Ты это в торты льешь? — Марья открыла бутылку и понюхала. — Господи, если бы я знала…
— Что? Перестала бы есть.
— Может, и перестала бы… но вообще… знаешь, я тоже об этом думала. Прадед ведь не отказался от жены. И содержание выделил. И дом… и у нее, наверное, никогда своего дома не было. Нельзя сказать, чтобы он жену свою обижал.
— Но и не любил.
— А когда любовь имела значение? — Марья пожала плечами. — Это мне повезло… и маме нашей тоже, я так думаю. И потому к Настасье не лезу, хотя видит Бог, до чего мне хочется поехать в эту ее Францию и оттаскать поганку за косы! Вздумала тоже мне… сперва жить без брака с одним, современная она, потом жениться с другим, но без венчания. Он у нее веры иной!
Она выплеснула масло и свой гнев.
Выдохнула.
И тряхнула головой.
— Ты поняла, да?
— Поняла.
Капля коньяка, который Марья придирчиво понюхала, но все же одобрила.
— Так вот, с его точки зрения прадед договор исполнил.
— Если договаривались только об этом, — Василиса отобрала миску с лоснящеюся черной жижей, которая гляделась чересчур густой, и остро пахло какао. — Только… зачем им?
— В смысле?
— Ладно, нашему прадеду, чтоб ему… у него, как ты сама сказала, были причины взять в жены нашу прабабку. Семейные дела… и если их невозможно было поправить иным способом.
Марья, похоже, так не считала.
Ткнув пальцем в тесто, она сунула его в рот.
— Мог бы и тут кого-то поискать…
— Кого?
— Не жнаю… кого-нибудь… мало ли…
— Невест с хорошим приданым? — Василиса протянула миску со взбитыми белками. — Лей потихоньку, а я мешать стану. Смотри… с одной стороны, конечно, можно и поискать, но с другой… если искать невесту с титулом, то не так и много, чтобы и титул, и деньги, и еще желание выйти замуж за опального князя…
Марья накренила чашу.
Мешать приходилось осторожно, чтобы не осадить белки, которые текли широкой лоснящеюся рекой.
— Если брать без титула, то, конечно, желающих получить этакий титул для денег куда больше, но…
— Но?
— Дали бы эти деньги нашему прадеду? Или он оказался бы на содержании у жены? Или скорее жениной родни?
— А и вправду…
Тесто становилось легче, белки, мешаясь с темною массой, поднимали ее, насыщая воздухом.
— Вот так… а та… женщина, с одной стороны она принесла богатство, с другой — ничего-то не требовала. Ее не пришлось выводить в свет. Искать преференций для сородичей. Устраивать их к кому-нибудь в услужение… или просто общаться с той ее родней.
Василиса попробовала тесто.
— Она вовсе ничего не требовала. Не могла, думаю. Но вот… все равно не понимаю, зачем это им надо было?
— Кому?
— Степнякам. Она… поверь, не слишком была рада этому сватовству. Мы для них другие. И прадеда она вовсе не считала красивым. Наоборот… — Василиса живо вспомнила чужое отвращение к излишне белой какой-то коже, похожей на недопеченный хлеб, к волосам желтым, что сухая трава.
К выпученным рыбьим глазам.
— Возможно, честь была породниться… — предположила Марья, протянув одну из трех форм. — Что делать надо?
— Смазать изнутри маслом. И так, снизу вверх, чтобы тесто легче поднималось. Да. А честь… — Василиса попыталась вспомнить сон. — Нет, не честь. Они считали себя детьми богов, любимыми, а люди, которые пришли из-за края мира, это просто чужаки. Им не понятны были ни наши титулы, ни положение, ни сама жизнь. Но тогда почему они отдали этому чужаку такую завидную невесту, как наша прабабка? И еще лошадей?
— Приданое?
— Это у нас приданое. А у них жених платит выкуп… и вопрос, чем заплатил наш дед? И заплатил ли?
Марья не ответила.
А торт… торт получился отменным. Коржи поднялись и вышли мягкими ноздреватыми, насыщенного темного цвета.
