— Вечером заеду.
Хорошо.
Ему я верила больше, чем институтским. И что важнее, драконы тоже.
А чай нам принесли.
Ма Спок стала еще шире. И почему-то ниже. Раньше она казалась мне вовсе необъятной и грозной. А теперь я видела перед собой полную одышливую женщину в алом платье.
— Добрый день, — я поздоровалась, а вот вставать не стала. Слишком хорошо мне сиделось, и даже в кои-то веки спокойно стало.
Ма Спок лишь поджала губы.
Полные.
Она сама вся была округла и пухла, как и подобает хорошей кухарке. И пахло от нее едой. И запахом этим пропитались, что балахон, что неизменный тюрбан, что украшения, которые она носила во множестве.
— А ты все не наиграешься никак, — она смотрела с укором. — Замуж пора давно. Деток… эх вы, бестолковые… и тощая какая… соплей перешибить можно.
— Возьмите, — я протянула полупрозрачную чешуйку. — Линять начинают и… вот…
Чешуйка была гладкой. Темно-синяя, почти черная, к краю она бледнела. А сам этот край был острым.
— Спасибо, — она приняла ее осторожно.
А после…
Толстые темные пальцы обхватили мою ладонь, сдавили, заставив раскрыться. Короткие ногти впились в кожу.
— Прошлое возвращается, — сказала ма Спок, глядя в глаза. — Вспоминай. Иначе быть беде… скоро быть беде.
Она отпустила руку.
Вздохнула.
Смахнула испарину со лба и, повернувшись спиной, удалилась.
— Что это… было? — поинтересовалась я у Ника, наблюдавшего за этим представлением. Он пожал плечами:
— Ма Спок помнит, что когда-то ее предки имели дар. И порой спешит его показать. Не бери в голову.
Постараюсь.
А беде быть, это точно, потому что я понятия не имела, что с дурью делать. Деньги я отвезла в пещеры. А вот дурь побоялась, все же драконы — существа куда более нежные, еще отравятся, не приведите Боги.
— Ты слышал… Вихо нашли.
Я сказала это и прикусила губу. На самом деле дружили именно они, мальчишки настолько разные, насколько это вообще возможно. А я так, я просто прицепилась к этой дружбе, пользуясь тем, что у Ника не хватало силы духа прогнать меня.
Ник вообще был добрым.
А про Вихо я много знала. Вот и приходилось ему терпеть.
…а нечего было бросать свиньям старика Клотта пыльцеглав. Они от него взбесились и скакали по двору, что ненормальные. Оно, может, и смешно было, но папенька за подобные шутки точно не ограничился бы выговором.
И за курение на заднем дворе.
— Нет, — чуть помолчав, сказал Ник.
— Вчера… меня шериф вызвал. Знаешь, кто приехал? Томас? Помнишь его?
— Помню, — как-то это было сказано без особой радости. Впрочем, понимаю. Том и Джерри доводили не только меня. Нику тоже изрядно доставалось.
— Вот. Он теперь федерал. Шишка еще та… хотя получше, чем был. Правда, зубы у него фарфоровые…
— Адвокат нужен? — Ник подобрался.
— Нет. Он нормальный. Вроде. Кажется. Не знаю. Я его к драконам отвела… что? Сам попросил. Искра знаешь, какая любопытная?
— И как?
— Не сожрали.
— Жаль.
— Да ладно тебе… сколько времени прошло, — я стянула со стола тост. Тепленький еще. И хрустит. — Он, конечно, был придурком конченным, но ведь сколько времени… и вообще… драконы не сожрали, значит, уже и не придурок.
— Поверь, и драконы могут ошибаться.
Это он зря.
Драконы, они ведь не человека видят. Как мне кажется. А саму суть. И далеко не каждого к себе подпустят. Того умника из институтских едва не сожрали, хотя весь в дерьме вывалялся. Мол, повышает уровень аттракции.
Хрень.
— Он кровь взял. И отправил в Тампеску, если не дальше… что-то там неладное, — я грызла хлеб, глядя на масло, но до него поди-ка дотянись.
И сыр тоже надо резать.
— Я только не понимаю, на кой ляд оно федералам?
Милдред стояла, прислонившись лбом к стеклу, и курила. Пусть официально в лаборатории курить было запрещено, но на галерею бегали все.
Гудела вытяжка.
Пахло формалином и прочей химией. И запахи эти мешали сосредоточиться. Милдред затянулась, задержала дыхание, с каким-то мазохистским удовольствием чувствуя, как ядовитый дым расползается по легким. Она выдохнула его, едва не закашлявшись.
— Это точно будет он, — Лука держался чуть в стороне.
Знает?
Мистер Боумен точно знает. А вот сказал ли своему любимчику? Интересно, что он в нем нашел? Нет, это не ревность. Даже если Лука вдруг исчезнет, для Милдред ничего не изменится.
Ее в Бюро терпят и только.
— Еще рано говорить…
Внизу колдовали.
И в прямом смысле слова, — тяжелая установка, получив жертвенную каплю крови, окуталась дымкой заклятий, — и в переносном.
Столы с останками изменили порядок. Кое-где появились таблички, но большинство так и остались под номерами. Кто-то лишился кожи, кто-то избавился от останков мышечной ткани, явив миру обнаженные уродливые в белизне своей кости.
— Я чувствую, — Лука посмотрел искоса.
Сказать? С ним придется работать в паре, и, если подумать, вариант далеко не из худших. Многие полагают Милдред просто стервой. Лука с ними согласен. Но он хотя бы признает за ней ум.
И опыт.
— Чувств мало, — Милдред стряхивает пепел в пустую мензурку, которую оставили здесь именно для пепла. Анализ займет не один час и, в принципе, делать в лаборатории больше нечего. Но не в квартиру же возвращаться? Там пусто.
Сыро.
И в голову всякое лезет. И тянет подвинуть поближе телефон, набрать знакомый номер и услышать хриплое:
— Элли, милая? Это ты? Это ведь ты… ты просто заблудилась.
Дым кусает губы, и стало быть, Милдред сама их искусала. Нервы… и у нее есть нервы.
— Кое-что изменилось, — если вниз нельзя спуститься, то можно хотя бы взглянуть. — Ты заметил?
— Он убил мужчину?
Почти шутка.
Почти улыбка. Лука не просто некрасив, он откровенно страшен. Какой-то чересчур тяжелый подбородок. А вот лоб узкий и надбровные дуги на нем выделяются, придавая лицу выражение то ли безразличия, то ли тупости. Из-за этой особенности многие обманчиво полагали, что Лука не особо умен.
Ложь.
— Он изменил моде.
А когда Лука хмурится, складывается ощущение, что он хочет ударить. Вон, и кулаки сжал. Массивные. И покрытые тонкими белесыми волосками. На руках волос становилось больше и они темнели. В этом тоже что-то было.
