Животное.
— Раньше он наряжал их в платье по моде двадцатых, а на той… пятый номер. Обрати внимание. Платье с эластичным корсетом…
Приподнятая бровь.
И глаза непонятные, то ли серые, то ли голубые. А может, вовсе карие? Заглянуть бы, но этот интерес истолкуют превратно.
— И пышные подъюбники. Вместе получается весьма изящный силуэт. Я видела что-то похожее в журнале. Но вряд ли это Диор. А вот у номера двенадцать определенно костюм — копия Шанель… если копия.
Бирки были спороты.
Но качество ткани.
Пошив.
И этот знакомый до боли силуэт, в котором сочетались простота и изящество.
— Он их балует… — тихо произнес Лука.
И Милдред согласилась.
— Он действительно их балует. Украшения… ты заметил, что у каждой они свои? У номера четвертого — из прошлогодней коллекции Страйс… массовой, но все же, все же…
…золото.
И серебро.
Цепочки, которые попытаются опознать, но вряд ли выйдет, ибо в большинстве своем они были простого плетения. Такие в любом магазинчике купить можно. Но с другими украшениями, может, и получится. Брошь в виде пчелы.
Полудрагоценные камни.
Или вот тот кулон-бабочка изящного плетения. Серьги…
— Он наряжал их уже мертвых. И оставил все им. Платья, белье, украшения, — голос Милдред в узкой коробке галереи звучал странновато. — Он ведь мог забрать. Передать от одной жертвы другой… и это сэкономило бы ему немало денег.
— Значит, он как минимум не беден.
— Значит. Или… охотится не только на них… что если он… играет не со всеми?
— Играет?
— А как это еще назвать, — Милдред с трудом подавила вспыхнувшее раздражение. — Взгляни. Вместо того, чтобы просто взять и убить, он с ними возится…
Она отступила, потому как находиться рядом с Лукой стало… не безопасно? Чушь какая. Он просто слишком массивен. Огромен. И отсюда ощущение опасности.
— Ты когда-нибудь пытался понять, почему он это делает?
— Потому что больной ублюдок?
— Умный больной ублюдок, — Милдред выбросила окурок в ту же мензурку. — Очень умный. Очень хитрый. Очень опасный. И чтобы поймать его, его нужно понять.
Не верит?
Ей никто не верит. У убийц своя логика? Глупости какие. Их ловить надо, а не разбираться, с чего они вдруг слетели с катушек.
— Ты ведь не выйдешь на охоту, не зная повадок зверя? И здесь почти то же самое. Смотри, он ценит красоту. Он пытается ее сохранить. Иначе зачем мумификация?
— Чтобы поиздеваться?
С Лукой удобно в том плане, что он готов думать. Даже если и кажется, что идея пуста, но он в достаточной мере дотошен, чтобы проработать ее.
— Издеваться можно иначе. Он их не связывает. Ни у одной не нашли следов. Он их не бьет, — Милдред прикусила губу, на сей раз до крови. И эта кровь была соленой. — Он о них заботится. Ухаживает. Делает им прически. Красит… но только мертвых. Мертвые не могут отказать.
— Напрочь больной ублюдок.
Это верно.
Милдред отступила к стене, прижалась к ней спиной.
— Ты как?
— Хорошо.
А вот ей не нужна забота. Забота — это совершенно лишнее в ее нелепой жизни. И нежность. И… и с ним спокойно, но спокойствие тоже обман. Милдред должна быть сильной.
И будет.
— С одной стороны мертвые ему явно ближе. А с другой, он не спешит их убивать. Почему? Смотри, чтобы сделать чучело нужно не так много времени. Не годы точно. И стало быть, он где-то их держит. Неделями. И месяцами. И… годами?
— Но в конце он все равно их убивает?
— Именно.
— Почему?
— Не знаю.
— Но ты поймешь, — это было утверждением. И приказом. Что ж, с мужчиной, который приказывает, легче иметь дело, нежели с тем, который проявляет заботу.
— Я постараюсь. И я работала… с подобными.
— Знаю. Эшлендский душитель?
— Не только, — Милдред обняла себя, успокаивая. — Я работала и с теми, кто уже сидит. В лечебницах…
Лука скривился. Похоже он, как и многие, полагал, что подобные уроды заслуживают лишь одного — смертной казни.
— Я читал твою работу.
— Да? — а вот это признание Милдред удивило.
Работа получилась… весьма спорной.
Неправильной.
Противоречащей принятым догмам, и все же… все же ее выпустили, пусть и малым тиражом, предназначенным для своих. Большего Милдред и не требовалось.
— Они и вправду… не такие?
— Не такие… и такие тоже. Бывают среди них дураки, но их рано останавливают, а с умными хуже. Умные учатся жить с людьми. Казаться людьми. Они создают семьи и обзаводятся приятелями, которые уверены, что знают о хорошем парне все… — Милдред достала вторую сигарету. Ожидание было невыносимым, и этот разговор хоть как-то его скрашивал. — А потом, когда истинная суть выползает наружу, никто не верит. В гараже у Душителя нашли коробку, а в ней — пряди волос. По одной с каждой жертвы. На коробке — его отпечатки. На волосах — его слюна… точно его, мы привозили сличать. Так вот, его жена по-прежнему уверена, что мужа оговорили. Ее даже признание не убедило, да…
Милдред хорошо помнила эту красивую холеную даже женщину, с непонятным упорством цеплявшуюся за осколки прежней жизни.
Она кричала.
Требовала.
Грозила судом. Она плакала, спрятав лицо за ладонями, и умоляла дать ее Гарри шанс. Он ведь хороший. На самом деле хороший, просто… ошибся.
…они сами виноваты! — этот голос заставил поморщиться от боли. — Вы же видите, что они сами виноваты! Они все шлюхи…
Семеро женщин, среди которых нашлось место и монахине, и школьной учительнице, и паре домохозяек.
— Они его провоцировали!
…после суда она прокляла Милдред, будто именно в ней увидела источник всех собственных бед. Впрочем, это проклятье было не первым и не последним.
— Интересно не то, как они убивают. Это в конечном счете просто ритуал. Другое дело, что от ритуала им крайне сложно отступить. Теряется то удовольствие, которое они получают. Да…
Правое ухо Луки смято, такое случается с борцами. А еще это его привычка горбиться, отчего кажется, что длинные руки его еще длиннее. Они свисают едва ли не ниже колен, и в фигуре чудится нечто такое, обезьянье.
— И куда важнее то, как они выбирают жертву. У Душителя имелась тетушка, у которой он часто оставался в детстве. И она забиралась к нему в постель, трогала, заставляла делать разное.
