На нее.
И взгляд упирается в стену, в снимки, на ней развешенные.
Вот Зои смеется.
Вот хмурится. Вот она в костюме, играет какую-то роль. Она собиралась поступать в театральное училище, и даже мисс Уильямс признавала, что у нее есть дар.
Лицемерия.
Почему-то мне тошно от этой мысли и от жалости, которая вдруг вспыхивает внутри. Я давлю ее. Я заставляю себя улыбаться. И что-то отвечаю пухлой женщине, сидящей возле кровати. Я помню, нас представляли, только имя ее все равно вылетело из головы.
Сиделка Зои о чем-то говорит с Оливией, а я… я понимаю, что лишняя здесь.
Теперь я чувствую и запахи.
Лекарств.
Болезни.
Тела, которое потихоньку умирает, несмотря на все усилия Ника. Понимает ли он?
Я выхожу в коридор и прикрываю за собой дверь. Становлюсь рядом. Я откуда-то знаю, что если отойду, то в комнату войдет миссис Фильчер, которая не позволит мучить свою дочь. Она тоже знает, что я не уйду, но и сама не желает отступать.
Мы просто стоим.
Долго.
Время тянется и тянется. И молчание становится невыносимым. Она не выдерживает первой. Вскинула голову, смерила меня раздраженным взглядом и поинтересовалась:
— У тебя совсем стыда нет?
— Нет, — честно ответила я.
Со стыдом, как и с совестью, отношения у меня были сложные.
— Мало того, что являешься сюда, так еще и ведешь себя, будто ты тут хозяйка.
— Меня Ник попросил.
Вообще-то появляюсь я довольно редко, а наверх не поднималась сколько уже лет… вот этих обоев в полоску я не помню. Зато помню теплые вишневые панели, которые исчезли.
И портреты.
Они тоже исчезли. На чердак отправились? Или в подвал? Надеюсь, Ник позаботился. Он, помнится, говорил, что я лучше знаю его предков, чем он сам.
Знала.
Я любила, устроившись на полу, разглядывать их. Удивительные люди со странными прическами в не менее странной одежде. Они смотрели слегка свысока, но все равно с симпатией.
Я рассказывала им… да обо всем.
А они слушали.
Внимательно. И потом в голову приходили всякие разные мысли, порой даже полезные.
— Уходи, — миссис Фильчер топнула ногой. — Убирайся. Прочь из этого дома… от моей дочери… думаешь, она умрет?
В ее глазах появился лихорадочный блеск.
— Этого он добивается?
— Он добивается, чтобы ваша дочь встала на ноги. И только. И если для этого нужен физиотерапевт, она будет сюда ходить.
— Знаю, зачем она сюда ходит, — это было сказано в сторону и лицо миссис Фильчер скривилось. — Что ей надо… вам всем надо…
— За всех не скажу, — я все-таки села. Ноги ныли, да и вчерашний день выдался нелегким. В доме бы еще убраться, раз уж туда матушка повадилась заглядывать. Нет, можно было бы и замки поменять, но что-то подсказывало — не поможет.
А уборку я никогда не любила.
Наверное, с тех самых пор, когда та стала моей обязанностью. Одной из многих.
…ты когда-нибудь выйдешь замуж и должна уметь вести дом.
…готовить.
…драить эти проклятые полы, чтобы лак блестел.
…чистить столовое серебро и сервировать стол. Краситься. Укладывать волосы… да мать мою в бездну, чего только я не должна была уметь. И ничего не умела. Как-то так получилось, что, стоило перебраться к Дерри, и знания сами собой выветрились из головы.
Причем с немалой, как я понимаю, поспешностью.
— Я же хочу, чтобы Ник был счастлив.
— Он не заслужил.
— Чем?
Я смотрю на эту женщину снизу вверх. И она кажется вдруг неоправданно длинной. Длинные ноги в темных чулках. Шов на левом слегка сбился. Длинное платье с юбкой-колоколом. Широкий пояс, подчеркивающий талию.
Миссис Фильчер не выглядит на свои полста лет. Она подтянута и изящна. Она не забывает брать зонт, выходя из дому, и носит модные перчатки с обрезанными пальцами.
И жемчуг.
Какая приличная домохозяйка выйдет в люди без жемчуга. От нечего делать, я считаю крупные жемчужины, но почему-то сбиваюсь.
— Это он виноват! — она выдыхает это как-то обреченно. — Я говорила Зои, что не стоит связываться с ним, что он проклят, но Ник… он убедил ее! Он притащил специалистов, которые заявили, что проклятья не существует! Что, если и имелось, то точно досталось не Нику…
— И?
Проклятье было чем-то таким, о чем знали все, но вслух эту тему обсуждать принято не было. Тот же дурной тон, что и с дерьмом. Оно есть и даже вляпаться можно, а вот говорить про то, что вляпался — ни-ни.
— И она поверила!
— А Ник при чем?
Я сунула палец в нос. Исключительно из вредности, а еще нос чесался. Надеюсь, это не признак простуды.
— Он пытается откупиться, но… мой Луи… — она приложила руки к груди. — Он не вынес этого…
Это да, мистер Фильчер в прошлом году на кладбище переехал, впрочем, не столько от горя, сколько от дурной своей привычки это горе заливать джином. И ведь ладно бы нормальным, но нет, пил пойло редкостное, а напившись, принимался песни орать.
Тоже от горя, да.
— Вижу, — я кивнула, — и вы горюете.
Миссис Фильчер поджала губы, всем видом показывая, как я не права.
— Ты просто не видишь, какой он на самом деле…
— Какой? — я склонила голову и почесала уже ухо, в котором свербело, но глубоко, пальцем не долезешь. — Сволочь, да? Мучит вашу дочь физиопроцедурами, возит ее по врачам, ищет новые варианты лечения… и собирается везти в Нью-Йорк, да… вместо того, чтоб просто вернуть вам, как подобает сделать приличному мужику.
На ее щеках вспыхнули красные пятна.
— А еще он, гад, посмел выплатить долги вашего муженька. И закладную из банка. Содержит вас, позволяя не работать. И платит всем этим… девкам, что вьются вокруг Зои.
— Не все упирается только в деньги!
— Ага, — согласилась я, правда, без особого энтузиазма.
Не все, но многое.
— Я бы все их отдала, только чтобы Зои… ты не поймешь… ты… слишком любишь его.
— Кого-то ведь надо. Что? Я тоже живая, чтобы там матушка не говорила.
— Твоя мать о тебе предпочитает не говорить.
Уколола.
Это да… они же там в одном комитете сиживают, любуются друг другом и меряются, кто больший благотворитель и лучший попечитель, и вообще правильней заветы господни понимает.
