— Еще говорят, — Гевин поднялся. — Это Эшби виноват.
Он был большим и каким-то беззащитно неуклюжим. Вот и сейчас встать встал, а про драконицу забыл, благо, сама она, извернувшись, вцепилась в плотные штаны.
— В чем?
— Не знаю. Майкл сказал. А Оллгрим услышал и побил его. Палкой. По плечам. Сказал, что Майкл придурок. И что если Эшби не станет, то и нас тоже…
Вот в это верю.
— А еще… что это все по-новому… но федералы все равно понаедут. Думаешь, если я схожу…
— Хуже не станет.
— А если меня все-таки ищут?
— Маккорнак подскажет, где пересидеть.
Я была уверена, что даже если Гевин переломал отчиму все ребра и отбил последние мозги, шериф закроет глаза на сие печальное обстоятельство. И задерживать не станет. А Оллгрим… что федералы? Сегодня есть, завтра нет. В горах достаточно тихих мест, где можно переждать и грозу, и бурю, и федералов.
— Спасибо, — Гевин был из тех немногих людей, которые смотрели на меня снизу вверх. И почему-то от этого становилось слегка не по себе.
Вот и сейчас я сдержалась, чтобы не отодвинуться. Выдавила улыбку и сказала:
— Только расчешись. И постригись.
Он кивнул.
И драконицу подхватив, на плечо усадил, а та поспешила вскарабкаться на голову, вцепившись тонкими пальцами в колтуны Гевина.
— Я серьезно. Если пойдешь к шерифу, то постарайся выглядеть, как нормальный человек.
А то с него станется припереться вот так, с иглицей в волосах, с бородой, что росла клочьями и делала Гевина куда старше его тридцати пяти лет. И в одежде нынешней, которую он, надо полагать, неделю не менял. Нет, драконам, может, и нравится, вон, пропах серой и камнем, но у меня лично в носу свербит.
Гевин осторожно кивнул. И заработал шлепок хвостом.
Усмехнулся.
— Не позволяй им на шею садиться, — запоздала предупредила я.
— Она просто маленькая, — он бережно прикрыл драконицу ладонью, под которую та уместилась вся. — И только-только из гнезда выползать стала. Боится.
Вижу, что боится.
Но это же не повод.
— К Нику загляни. Пусть даст толченой скорлупы. И там еще что-то… для костей. И шкуры. Хорошая штука…
Правда, жрут они ее неохотно. Вот и Сапфира нос воротила от рыбы, в которую я запихивала горькие травяные шарики.
— Будешь выпендриваться, Лютому пожалуюсь, — я дернула ее за край крыла. — И Нику тоже. Он сказал, чтобы ты пила.
На меня фыркнули.
И обдали облаком горячего пара. Но рыбу проглотили, только на драконьей морде появилось выражение, показывающее, сколь ей противно.
— Вот и хорошая девочка…
Я прошлась по пещерам. Подкормила мелочь вареными яйцами, до которых они были большими охотниками. Сгребла в кучу старые кости, надеюсь, до вечера не растащат. А там и Лютый вернется, пыхнет огнем и обратит в пепел.
Ни к чему в пещерах паразитов разводить.
Море подкатывало седою волной. Та разбивалась о камни, выплевывала пену, которая медленно таяла, подновляя белесую корку соли. Сами камни торчали клыками древнего зверя, быть может, того самого первородного дракона, в существование которого верил Дерри.
Не знаю.
Здесь было тихо. Хорошо. Удобно думать.
И я, устроившись на грязном валуне — с одной стороны он порос седоватым лишайником, с другой покрылся коростой старых раковин, — держала удочку. Поплавок плясал, то и дело уходя под воду, чтобы вынырнуть совсем не там, где должно.
Рыба…
Где-то была.
У самой черты горизонта кружили драконы, при том на одном месте. Косаток нашли, что ли? И пытаются отогнать кого от стаи? Любопытство мое было ленивым. Да и вовсе хотелось бросить все…
…сесть и уехать.
Куда?
Не важно, хоть бы и в пустыню, чтобы вокруг лишь пески и дорога, и никого живого… и будто чуяла.
— Так и знал, что найду тебя здесь, — Оллгрим не был таким уж стариком, только-только пятый десяток разменял. Для наших вообще не срок.
Дерри мало до восьмидесяти не дотянул.
— И зачем было искать?
Следовало признать, что в последнее время в горах стало людно.
Он остановился на тропе, сделал глубокий вдох и потянулся.
— Хорошо здесь… тихо.
Ага.
Море вот шелестит. Иногда ветер трется о камни, и те потрескивают, жалуются на невыносимую тяжесть бытия. Порой море приносит игрушки — обломки досок, обрывки водорослей. Однажды даже шляпу, слегка разбухшую и пожеванную с одной стороны.
Оллгрим спускался, и камни шелестели под его ногами. Значит, разговор серьезный.
И это злит.
Я не хочу серьезных разговоров. И не хочу ответственности. Не хочу думать. Выбирать. Гадать. Я хочу вот просто сидеть и ловить рыбу. Потом подняться. Пересчитать молодняк. Прощупать живот Гальки, которая эту самую гальку глотает слишком уж активно. И посмотреть, как затягивается рана на крыле Малыша. Потом, быть может, собрать чешуи.
Или сходить в ту дальнюю пещеру, где из стены сочиться черная жижа.
Проверить зубы Граниту, в прошлый раз пробил десну рыбьей костью и, паразит этакий, терпел, пока надулся желтый шар гноя. Найти еще какое дело из неотложных и никак не связанных с людьми. А вечером, вернувшись домой, разогреть на сковороде тушенку, вскрыть к ней фасоль и, устроившись на террасе, смотреть, как догорает на песках очередной закат.
Но нет…
Оллгрим остановился за моей спиной. В трех шагах, но все равно близко. Слишком уж близко. Я развернулась и, вытащив удочку, воткнула ее в песок.
— Что надо?
Он невысокий. И крепко сбитый, будто вырезанный из куска красного гранита. Загар прочно въелся в эту просоленную кожу, и я не представляю Оллгрима другим.
Острый нос
Узкие губы.
Брови седые, но только брови, в темных волосах седины — пара нитей. И они исчезают в толстой косе. У Оллгрима она мало короче моей. А еще он любит украшать косу лентами и серебряными безделушками. Он носит черную куртку из уплотненной кожи. И черные же штаны, на которых выделяются цветом латки. На его поясе висят пара ножей — поговаривают, что управляется он с ними весьма и весьма ловко — и револьвер.
Ни разу не видела, чтобы Оллгрим вытащил оружие.
— Разговор.
Он не любит говорить. Он вообще по натуре молчун, хотя драконы его любят, особенно Лютый. Меня он только терпит, но… так правильно. В стае должен быть старший.
— Говори.
