Ему бы к врачу, а лучше в отпуск, но не позволит себе. И Милдред промолчит. Не потому, что боится обратить на себя высочайший гнев, а из трусливого опасения, что он прислушается.
Обратится.
Услышит про опасное состояние здоровья. И уйдет в этот самый отпуск, оставив дела на… она прикусила губу.
Совесть?
Совесть послушно молчала. Милдред должна поехать. И поедет, даже если это будет грозить ей увольнением. Увольнение она как-нибудь переживет, главное, оказаться в этом крохотном городке, в котором обретался Чучельник.
Найти ублюдка.
И убить. Она улыбнулась этой своей мысли, почувствовав себя почти счастливой.
— И не лезь на рожон, — палец мистера Боумена уперся в живот. — Слышишь?
Милдред кивнула.
Не полезет. Она не собирается умирать. Она хочет убить. А это совсем, совсем другое…
— Идите… и постарайтесь, чтобы он снова не исчез.
Не исчезнет.
Не будет у него возможности. Милдред позаботится. В ее саквояже нашлось место не только белью и сменной одежде, но и темному футляру, в котором спряталась тройка шприцов, пара флаконов обезболивающего — что поделаешь, прошлое оставило след не только на душе, и еще одна ампула.
Револьвер, впрочем, она тоже захватила.
На всякий случай.
И все равно, волнение не отступало. Ни во время коротких сборов, — пусть саквояж ждал своего часа давно и всего-то нужно было закрыть его. Ни по дороге. Ни даже на вертолетной площадке, где уже гудела, ворчала огромная неуклюжая с виду машина.
Лука стоял рядом.
Руки сцепил на груди, глядит недовольно. И это недовольство заставляет Милдред смущенно улыбаться, искать оправдания своему присутствию и на этом поле, и в Бюро вообще. Впрочем, она тотчас одергивает себя, напоминая, что не с ней в такие игры играть.
Кивок.
Вежливая улыбка.
Рука, которая становится опорой. И холодный ветер по шее. Удар его почти опрокидывает, но Лука успевает подхватить ее.
— В Слоутоне пересядем на самолет, — он почти кричит на ухо. — А там от Тампески на машине.
Пускай.
Милдред готова. Она почти дрожит от возбуждения, и не близость Луки тому причиной, хотя… мужчины порой полезны. И нужны. И она в достаточной мере взрослая, чтобы отдавать отчет в собственном интересе к этому конкретному мужчине.
Но…
Нет.
Именно он не потерпит тех, привычных для Милдред, отношений, которые и существуют-то день-другой, неделю от силы. Он пожелает большего, чем просто секс. И несказанно осложнит и без того непростую ее жизнь. Так что… помощь она примет, но и только.
Подъем запомнился плохо.
И короткий перелет.
Пересадка.
Аэропорт, расчерченный темными полосами взлетных путей. Тяжелые туши самолетов, что двигались по этим путям, словно бусины по нитям. Дождь. Мир, ставший вдруг зыбким. И единственным реальным существом в нем — Лука, который следовал за Милдред, точно боялся оставить ее одну даже на миг. И как ни странно, ей становилось легче от понимания, что она не одна.
Взлет.
И гудение моторов. Запах горючего и еще железа, и легкое покачивание корпуса. Дремота. Чужой пиджак на плечах. Лука сидит, с трудом втиснувшись в кресло, вытянув ноги, хмурый, расстроенный.
Тоже думает о жертве?
Кто она?
Кем была?
Как оказалась на пути Чучельника? Чем привлекла его внимание? И как вышло, что из всех женщин, — а их немало в любом, даже крошечном городке — он выбрал именно ее? Как он вообще выбирал?
Где встретил Элли?
Мысли в полудреме текли свободно, и Милдред раз за разом повторяла вопросы, которые задавала себе не один раз. Но ответов вновь не находила. Она как-то вдруг соскользнула то ли в сон, то ли в прошлое.
Автобус.
Горячая пустыня. И горячий металл. Элли фыркает и допивает воду, чтобы потрясти пустой бутылкой перед носом Милдред. Но у нее своя бутылка есть. Глупо отправляться в путешествие через пустыню, не захватив с собой воды.
— Смотри… — Элли отвлекается на что-то…
…кого-то…
Светловолосый парень машет ей рукой, и Элли поспешно отворачивается, играя в недоступную девушку. Впрочем, игра длится недолго.
В том автобусе не так много людей.
Дейви со своей командой, которая с пониманием отошла, предоставив капитану право заняться личной своей жизнью. И скоро Элли встает, уступая место конопатому парню. От того разит потом и перегаром, и Милдред морщится.
Ей тяжело ехать.
Ее укачивает.
А до конечной станции еще два часа. Два часа в железной банке, которая раскалилась докрасна. И Милдред не выдержит. Открытые окна не спасают, воздух, проникающий внутрь автобуса, тоже горячий. А еще он приносит песок. И Милдред чувствует, как этот песок прилипает к ее потной коже.
— Будешь? — парень пихает ее в бок и пытается сунуть фляжку. — Выпей, красотка, легче станет…
Не станет.
Милдред плохо переносит алкоголь. Она пробовала. В старших классах все пробуют, будь то хорошее вино, прибранное из родительского бара, или купленный по знакомству виски, который и виски-то назвать нельзя.
Ей хватает малости, чтобы накатила тошнота. А следом и слабость.
В тот, самый первый раз, Милдред вообще отключилась к ужасу подружек… да, неудобно вышло. И она качает головой. Кажется, парень обижается. И свисает с кресла, смотрит куда-то в конец автобуса, где удобно устроилась Элли с новым своим приятелем. Убедившись, что делать там нечего, он возвращается к Милдред. И что-то говорит…
…столько лет, а она помнит все, каждую деталь. И вот веснушки, особенно на лбу их много, они сливаются одним рыже-бурым пятном, которое парня совсем не портит. В другой раз Милдред, может, и познакомилась бы.
И поболтала.
Но ей плохо.
Из автобуса она почти вываливается, хватает воздух ртом. Она чувствует себя беспомощной и жалкой. Колени дрожат. Спина ноет. А по телу течет пот, смешанный с песком.
— Ты как? — Элли выпархивает в объятья Дейви, который, подхватив подружку, кружит ее.
…тогда ли их увидели?
Ее, такую светлую и ясную, хохочущую… счастливую.
Или позже, на площади? В этом городке имелась площадь с фонтаном и драконом. Из драконьей пасти текла вода, набираясь в чашу, куда туристы кидали монеты. Элли купила мороженое. И ела его, поглядывая на Дейви… со значением.
Она сама себе казалась искусительницей.
Милдред от мороженого отказалась. После гостиницы и душа она чувствовала себя почти нормально, но еще не настолько нормально, чтобы есть. В животе урчало.
