Белый шрам начался над щиколоткой и поднимался выше, исчезая под подолом чужого платья. А теперь стало очевидно, что шилось оно не на Уну.
— Что? А… как-то на стекло упала… неудачно.
— Этот твой…
— Этот мой, — согласилась она и сделала глоток. — Тогда он еще казался нормальным. И потом утешал. Бинтовал. Я думала, шить придется, но как-то оно само заросло.
Только шрам получился грубым, заметным.
— Как его убили? И… он был уже мертвым, когда… ну… голову…
— Понятия не имею. Сегодня прибудут эксперты, пусть они и выясняют.
— А ты… сюда?
— Да.
— Ника проверить?
— Вроде того.
Рукава у платья были короткими и пышными, они собирались над локтями, и худые руки Уны торчали из них. На коже выделялась россыпь мелких шрамов.
— А это…
— Драконы, — Уна погладила запястье. — Это Сапфира. Она много болела, была капризной и вредной. Вредной так и осталась… малышня часто ранится. Или ранит друг друга. Или вот егерей. Дети же.
Она сказала это спокойно, будто и вправду ничего удивительного.
Дети же.
— Со взрослыми в этом плане безопасней. Они чувствуют свою силу. И знают, что люди… другие. Драконы разумны. Понимаешь?
Томас кивнул.
— Не понимаешь. Но они и вправду разумны, просто иначе. И с ними спокойно. Когда Билли напивался… то есть, когда я понимала, что сегодня он нажрется, то оставалась в пещерах. Там тепло и в целом неплохо, только жестковато. Но я принесла одеяло. Малышне понравилось. Правда, прожило пару дней всего, разодрали в клочья…
— Дети?
— Дети, — Уна пожала плечами. — Ник не тот, кого вы ищете. Если бы Ник хотел убить Билли, он бы его убил. Но вот все это остальное… не для Ника.
— Я никого не собираюсь обвинять.
…он добрался до дома. И долго прятался вот там, за разросшимся кустарником, всматриваясь в белую громадину, пытаясь понять, есть там кто или нет.
А потом решился.
— Это хорошо. Ник мой друг. И я буду его защищать.
— Даже если он виновен?
Уна не ответила. И кофе забрала. Выпила сама в один глоток, поморщилась:
— Местная кухарка меня ненавидит. Иначе не варила бы такую пакость. Вот когда Ник дома, так она старается, а как он уезжает, хоть ты не прикасайся. Чистой воды отрава.
Уну передернуло.
— Я как-то в детстве сюда пришел.
— И я пришла, — сказала она. — Увязалась за Вихо. Его приставили к Нику, а я, стало быть, следом. Странно, что мама не запретила. Или не странно? Она мечтала выгодно выдать меня замуж. А Ник был хорошим вариантом.
Уна встала. И подала руку.
— Я… не помнил, что я здесь был. А когда пришел, то оказалось… мы с братом поспорили. Он сказал, что у меня не хватит духу сюда пробраться. Сказал, что если все-таки хватит, если я принесу в доказательство красную розу Эшби, он возьмет меня на ночную рыбалку.
— И ты…
— Не помню. Но с той рыбалки он не вернулся. А я понятия не имею, что там случилось.
— Мне жаль. Наверное.
— Наверное?
— Твой брат был редкостным засранцем, — Уна заглянула в кружку. — Но знаю, что в подобных случаях принято выражать сочувствие. А Ника нет. Он уехал.
— Куда?
— Понятия не имею. Хочешь, устрою экскурсию?
…розы были крупными.
Только здесь они цвели с ранней весны и до поздней осени. Томас перегнулся через перила, пытаясь найти хотя бы остатки того розового куста, который много лет тому раскинулся, расползся по стене.
Ничего.
Каменной клумбы и той не осталось.
— Хочу.
Розы почти не пахли. И это тоже было странно. Над ними не кружили пчелы, хотя кроны каштанов гудели и дрожали.
Розы казались ненастоящими.
Как и дом.
Уна поставила кружку на ступеньки. Ветер коснулся тяжелого полотна ее волос. И вдруг стало неприятно, что она своя в этом месте.
Друг?
Только ли друг?
И почему от мысли об этой дружбе хочется скрипеть зубами.
— Ты бы обулась, что ли.
— А? Здесь тепло. Теплее, чем там… — Уна отмахнулась и сказала. — Идем. Дом этот был построен еще первым Эшби. Здесь есть его портрет, но честно говоря, опознавать по нему человека я бы не рискнула. Такой, знаешь… с париком и в мундире. Он был военным. Полковником. И воевал, да…
Она сбежала.
А ведь действительно тепло. Исходит оно от земли, что мягко говоря не совсем нормально.
— У него было две жены. Одна из айоха, которую он обменял на обещание прекратить войну. И сдержал его. Он просто-напросто купил эти земли, а потом отдал их хозяевам. Странные были времена.
Она шла по дороге.
И Томас за ней.
— Ты хорошо знаешь их историю, — прозвучало несколько раздраженно. Но Уна лишь повела плечами.
— Мне было интересно. А мистер Эшби умел рассказывать.
— Старый?
— Теперь я понимаю, что он был не таким и старым, но сперва я его боялась, — Уна остановилась у статуи. Высеченная из мрамора, некогда она была белоснежной, однако теперь камень потемнел, пожелтел и покрылся сетью трещин.
Впрочем, женщина не стала менее красивой.
И все же…
— Вторая жена Гордона Эшби. Ее звали Патриция и она была дочерью сенатора, — Уна остановилась напротив статуи. И оказалось, что обе женщины одного роста.
Мраморная… смотрела свысока.
Тонкие черты.
Хрупкие.
— Они были помолвлены с детства. Но ввиду бедности мистера Эшби, чей род был древним и славным, но не слишком состоятельным, свадьбу пришлось отложить на неопределенное время.
Уна заложила руки за спину.
— В Новый свет Гордон отправился в надежде разбогатеть. И у него получилось.
Женщина смотрела на Томаса… презрительно?
Пожалуй. И еще раздраженно. И лицо ее в какой-то миг стало вдруг донельзя злым.
— Потом, обустроившись здесь, он привез ее сюда. Мистер Эшби говорил, что предок его пытался разорвать помолвку, но не получилось…
А вот постамент и ноги женщины обвили те же колючие плети терна.
— А там вон, видишь, ступеньки? Они ведут к берегу. Когда-то здесь была лестница…
Томас отступил.
Отвернулся от статуи. И повернулся, потому что ощущение, что эта статуя вот-вот оживет, стало почти невыносимым. На губах Патриции играла улыбка.
