Правда, сегодня обошлось без посредников. Почти без посредников. Антиквар-самоучка Фром ничего не получил, потому что только чудо, но никак не Фром позволило Адольфу приобрести ценную вещь – старинный кинжал.
– Где вы его отыскали? – поинтересовался Генрих, листая толстую книгу с пожелтевшими страницами.
Коллекционер охотно начал рассказывать. Десять дней они с антикваром Фромом копали как каторжники, однако земля не подарила им ничего, кроме пары старых, не представлявших ценности черепков.
На одиннадцатый день изрядно измотанный Фришин, злой как собака, заявил, что копать больше не намерен.
– Я возвращаюсь домой, – буркнул он Фрому, тоже усталому и расстроенному. – Либо вы, молодой человек, не знаете, где нужно искать ценности, либо здесь уже нашли все, что можно.
Антиквар не стал спорить.
– Это ваше право, господин Фришин. Но вы не можете обвинить меня в нечестности. Я с самого начала предупреждал вас, что несчастную Ольвию перерыли вдоль и поперек. Конечно, – он дотронулся до кончика костистого носа, – попадаются счастливцы, которые что-то находят. Вероятно, мы не из их числа.
Разгневанный и раздосадованный Фришин сначала приложился к фляге с теплой водой, совсем не утолявшей жажду, опустошив ее, отбросил в сторону, как отслужившую вещь, и поплелся в город, перешагивая через канавы, оставленные копателями. На идущего следом, спотыкавшегося Фрома он даже не обернулся.
Коллекционер прошел не больше десяти метров, когда его остановил утробный звук, казалось шедший из-под земли.
Он застыл как вкопанный и тут же вспомнил о напарнике.
– Что это такое? – спросил богач с испугом, повернувшись к антиквару.
Фром, тоже очень удивленный, пожал плечами, прислушался и сделал несколько шагов к яме.
Посмотрев вниз, он поманил Фришина, и тот послушно приблизился к краю. На дне глубокой ямы стоял оборванный, грязный крестьянин и, держа в руке что-то напоминавшее кинжал, умолял прохожих вытащить его, показывая обрывок веревки.
– Глубоко копнул, – оправдывался он, шмыгая носом. – Целый день трудился, все силы оставил на дне проклятой ямы. Вылезти сам не могу, веревка оборвалась. Думал, сгину тут. Спасите, люди добрые.
Антиквар не раздумывая тут же достал из котомки веревку, и совместными усилиями крестьянину помогли вылезти наверх.
Он упал в ноги спасителям и принялся горячо, со слезами на глазах, благодарить милых господ.
– Подожди, – оборвал его Фришин. Его взгляд, как магнит, приковался к кинжалу, который несчастный оборвыш держал в грязной дрожавшей руке. – Что это у тебя? Где ты его нашел?
– Да здесь, под землей, и нашел, господин, – отозвался чумазый крестьянин.
Черные глаза блестели, как звезды на ночном небе, капли пота стекали со лба, как ручейки.
– А ну-ка, покажи.
Тот покорно протянул коллекционеру кинжал.
Фришин бережно взял его и остолбенел. Красноватый кинжал был инкрустирован серебром и золотом. Внешний вид находки говорил о том, что она пролежала в земле не одно столетие.
– Что вы об этом думаете? – Коллекционер протянул кинжал Фрому.
Тот подставил его под лучи солнца, но явно не спешил с ответом.
– Кое-кто постарался замарать мою репутацию, – немного помедлив, сказал он, – как и господина Гойдмана. – При упоминании знакомой фамилии Фришина передернуло. Чтоб он горел в аду, этот Гойдман! – Но я полагаю, что это скифский ритуальный клинок пятого столетия до Рождества Христова. Впрочем, лучше всего показать его Штерну.
– Какому такому Штерну? – недовольный крестьянин вмешался в разговор. – Я собираюсь найти богатого покупателя и получить за кинжал большие деньги. Сдается мне, у вас таких нет. Ну-ка, господа, гоните его обратно.
Он взялся за ручку находки, нахмурившись, выхватил ее из грязных рук богатея и спрятал за спину, всем видом показывая, что разговор окончен, но Фришином овладел азарт.
– Подожди, любезнейший, – сказал он мягко. – Сколько же ты хочешь за эту вещицу?
– У меня на нее большие надежды, – признался плут, хитро улыбаясь. – Да и семья у меня большая. Так что, господа хорошие, меньше чем за тридцать тысяч не отдам.
Фришин схватился за голову, оставляя на лбу отпечатки грязных пальцев:
– Тридцать тысяч? Да ты, брат, в своем уме? Я известный коллекционер и даю голову на отсечение, что такую сумму тебе никто не заплатит. Я готов дать пять тысяч – и ни рубля больше.
Крестьянин фыркнул, как недовольная лошадь:
– Эка чего придумали. Идите своей дорогой, господа хорошие. Мне с вами не по пути.
– Семь, – выпалил Фришин, не двигаясь с места.
Упрямый житель Парутина немного уступил:
– Ладно, двадцать, и только потому, что мне не терпится быстрее получить денежки.
– У тебя никто не купит его и за двадцать, – пытался убедить его нумизмат и махнул рукой. – Хорошо, я даю восемь.
Крестьянин качал головой и смеялся:
– Мало, господин хороший.
Фром стоял в стороне, не вмешиваясь в их спор. Они пререкались еще полчаса и наконец, обессиленные и усталые долгим спором, пришли к соглашению.
Фришин получил кинжал, перекочевавший к нему из мозолистых рук крестьянина, за десять тысяч. По правде говоря, это было недешево, но все равно выгодно.
Новоиспеченный муж Малки засиял как столовое серебро: деньги оказались при нем. Плут-крестьянин, наоборот, всячески выказывал недовольство.
– Грабят господа нашего брата, грабят, – бурчал он, пересчитывая деньги. – Такую вещь отдал почти даром.
– Что ж отдал? – вмешался Фром. – Нужно было пойти на рынок, прицениться. Уверяю тебя, потом ты бы умолял дать хотя бы пять. Хочешь, проверим?
– А, была не была. – Чумазый копатель махнул рукой, будто покоряясь злодейке-судьбе, сунул деньги в карман и вразвалку пошел по пыльной дороге, свернув через несколько шагов к деревне.
Фришин, проводив его глазами, словно боясь, что этот босяк передумает и вернется, достал оберточную бумагу и бережно завернул покупку. Он был на седьмом небе от счастья. Он всегда мечтал о славе, которой так не хватало его богатству.
Разве многие в России знают Фришина? А теперь его имя точно будет увековечено в Зале славы мировой археологии золотыми буквами. И Малка, самая большая звезда в созвездии его жизни, станет любить его еще больше.
Генрих, внимательно выслушав Адольфа, еще раз внимательно посмотрел на кинжал в большую лупу. Если это и была подделка, то искусно сработанная.
