Незнакомец снял кепку, обнажив седую голову, и, перекрестившись, выпил водку залпом.
Братья переглянулись.
– Клянусь мамой, он знает толк в спиртных напитках! – Младший Гойдман, осклабившись, снова плеснул в сомнительной чистоты стакан водку. – Ну, расскажи, мил человек, кто ты и что и почему тебя не жалуют в нашем любимом кабаке?
Старичок снова опрокинул шкалик, вытер губы тыльной стороной ладони и улыбнулся, прошамкав:
– Благодарю вас, господа. Если бы не вы, болеть мне несколько дней. Знаете, какая проклятая болезнь – похмелье? И ведь ни один черт в Одессе не угостит просто так. Вас, благодетелей, сам бог послал.
Братья усмехнулись. Впервые их называли благодетелями, и это слово странно звучало из уст испитого гражданина.
– Как тебя звать-величать, облагодетельствованный? – шутливо поинтересовался Шепсель, и старик вдруг гордо выпрямился:
– Отставной ротмистр Сазонов, господа. Много лет прослужил верой и правдой царю и Отечеству, а теперь пребываю почти в нищете с маленькой пенсией, и каждый… – он погрозил кулаком буфетчику, не обращавшему на компанию никакого внимания, – каждый может меня обидеть. Верно, кто и что я есть сейчас?
Большой беззубый рот старика делал его похожим на рыбу, только что выловленную из воды, брошенную на песок бессердечными рыбаками и глотавшую воздух.
– Жаль, что не Сазанов, – фыркнул Шепсель. – Впрочем, в Одессе любят клички. Будешь Сазаном.
Ротмистр не возражал. Осушив третий стакан, он стал жаловаться на жизнь, и Лейба разом прекратил его излияния:
– Почему буфетчик не захотел брать у тебя деньги?
Отставной военный пожал худыми плечами, сунул в карман сухую руку и достал оттуда монету:
– А смотрите, господа, для вас не жалко. Да, это не такая монета, которой набиты ваши карманы, но настоящая монета. Скажите, почему несчастный старик не может заплатить ею за шкалик?
Он бросил ее в центр стола, и братья, как по команде, склонились над ней.
Оба узнали золотой карфагенский статер.
Шепсель потер враз запотевшие ладони, а Лейба, открыв рот, тяжело и прерывисто задышал, сам напоминая только что выловленную рыбу.
– М-м-м… много их у тебя? – Младший Гойдман вдруг начал заикаться, стараясь держать себя в руках и не слишком проявлять интерес к монете.
Изрядно захмелевший ротмистр осклабился и сунул в рот кусочек сельди:
– Много – немного, господа, а несколько штук имеется. – Он наклонился к Шепселю, обдавая его несвежим дыханием, и лукаво подмигнул глазом с красными прожилками на белке. – А что, интересуетесь? Извольте, готов продать. Отчего ж не продать хорошим людям? Только, – он снова приосанился, вспомнив о военной выправке, – пенсия у меня маленькая, поэтому задешево не продам, даже таким прекрасным господам, как вы. Один я как перст, понимаете? Женку схоронил, детей бог не дал. Жить как-то надо, и выпить хочется. Сами видели, задарма поить никто нехочет.
– Ладно, договоримся, – быстро процедил Шепсель. – Ответь нам лучше, Сазан, откуда у тебя монетки?
Оба знали, что такие монеты находили на раскопках в Николаевской и Херсонской областях.
– И сколько ты хочешь за эту монету, старик? – прошептал Лейба.
Испитый ротмистр снова продемонстрировал остатки гнилых зубов.
– О, господа, я не такой необразованный, как вы думаете. Пусть антиквар оценит это сокровище. А я соглашусь с его оценкой.
– Я сам антиквар, – буркнул Шепсель, – поверь мне, мы тебя не обидим.
– Как твое фамилие? – осведомился Сазан и, услышав, покачал головой: – Никогда о таком не знавал. Вот фон Штерн – знатный антиквар.
Шепселя передернуло.
– Мошенник твой фон Штерн, – он сплюнул на пол, – на него в полицию заявляли, не слыхал?
Сазан перекрестился:
– Видит бог, ничего такого не слыхал. И это мое последнее слово. Либо идем к нему, либо… – Он сгреб монету со стола птичьей ладошкой.
Лейба накрыл ее своей огромной ладонью:
– Подожди, Сазан. Ладно, веди нас к Штерну.
– Если вы нальете еще, я полечу к нему как на крыльях. – Язык Сазонова заплетался, и братья побоялись, что чубатая седая голова упадет на засаленный стол, прежде чем они увидят деньги.
– Нальем после удачной сделки, – пообещал Шепсель. – Хорошо нальем, дед, не обидим. Три шкалика купим. Ну что, идет?
Сазан открыл рот и туповато поглядел на собеседника:
– Хорошо, милок.
Он поднялся и обязательно упал бы между табуретками, если бы сильные руки Лейбы не подхватили его.
– Погоди, дед, падать, – пробурчал старший брат. – Рановато.
Они вынесли почти бесчувственное тело, крикнули извозчика и велели ему ехать на Екатерининскую, где находился большой антикварный магазин Штерна.
Увидев богатое помещение, Шепсель с горечью подумал, что вполне мог иметь такое же, будь он чуть порасторопней.
Улица Екатерининская всегда привлекала его внимание как центральная улица Одессы. Она начиналась полукруглой площадью, со сквером посередине, где за ажурной оградой росли чахлые хвойные деревца – воды в Одессе было мало, и их редко поливали. Неподалеку от сквера красовался фонтан с тремя чашами, увеличивавшимися сверху вниз.
По мнению Шепселя, ни сквер, ни фонтан не украшали улицу, но здесь стояли дома богатых людей.
Если бы и он построил дом, как у Родоканаки, с большими люкарнами мансардного этажа, будьте уверены: красавица-жена никогда не ушла бы от него. И все же он, скромный сын сапожника с Молдаванки, много сделал для девушки, в мужья которой прочили короля. Жаль, она не оценила его стараний, не захотела немного потерпеть.
Прежде чем зайти в магазин, занимавший первый этаж старого здания, братья попытались привести старика в чувство, и это им удалось. От бедняги разило спиртом, как из винной лавки, он шатался, будто находился на палубе утлого суденышка, попавшего в океанский шторм, однако соображения не утратил и, увидев Штерна, послал ему беззубую улыбку:
– О, господин Штерн! Как говорят в Одессе, я кое-что имею вам сказать.
– Мое вам почтение, молодые люди, – сказал антиквар, с интересом разглядывая Сазонова, еле державшегося на ногах. – Кого вы мне привели? Или вы считаете этого старика антиквариатом, за который можно получить деньги? Смею вас заверить, такое я не приобретаю. Да и вряд ли на него найдутся покупатели.
