– Лейба, нам нужно потерпеть еще несколько лет, – сказал он, трогая брата за руку. – Зато потом мы развернемся, я тебе обещаю. Я тебе обещаю, что мы никогда не будем сидеть в сапожной лавке, согнувшись крючком, никогда не будем донашивать одежду после кого-то, как мы это делаем сейчас. Мы не будем ранить наши ноги о камни, потому что сможем позволить себе нанимать экипажи. И, даю тебе слово, станем завсегдатаями самых модных ресторанов, которые наш отец никогда не видел в глаза.
Лейба недоверчиво взглянул на брата:
– Ты собираешься искать клад?
Шепсель улыбнулся, обнажив мелкие, как у хорька, зубы.
– Это было бы неплохо, только сейчас я не знаю, где его искать. – Он зевнул. – И потом, это тоже непростое дело. Много ли нароешь старой лопатой, что стоит в нашем сарае? Нет, как ни крути, придется потерпеть еще пару лет. Если вбивать гвозди в подошвы станет для нас совсем невмоготу, мы попросим отца найти нам другую работу.
– Как Самуил и Изя? – Лейба часто задышал. – Они ненамного старше нас, а у них уже больные спины. Я не понимаю, почему наши братья работают грузчиками. Если выбирать между грузами и гвоздями, я бы выбрал последнее.
Шепсель пожал плечами. Он и понимал, и не понимал братьев, надрывавшихся в порту, но они заверяли родителей, что такая жизнь им по душе.
Иногда они садились на крыльцо дома и начинали рассказывать о жизни в порту.
О, там кипела своя жизнь! Красавцы-пароходы, пробуждавшие мечты о прекрасных дальних странах, чопорные богатые пассажиры, разношерстные команды иностранных судов и суденышек: смуглые турки, персы, горбоносые греки.
Матросы ловко, как обезьяны, лазали по канатам, лопотали что-то на своем языке, грузчики, глазевшие на них в короткие минуты передышки, когда от тяжести груза начинало ломить спину, ничего не понимали, но их забавляла эта незатейливая картинка.
Закончив работу, все садились возле кнехтов, чтобы перекусить, выкладывая на засаленные газеты все, что могли купить на скудный заработок: черный хлеб, селедку, с которой порой приходилось стряхивать махорку, огурцы, помидоры. Украшением стола, конечно, была бутылка пива или водки, припасенная кем-то из работяг.
Братья Гойдманы пили мало, помня строгий наказ отца, но с удовольствием слушали шутки, порой довольно скабрезные, пересыпанные грубыми словечками.
В такой компании они чувствовали себя взрослыми, солнце опалило их белую нежную кожу, сделав ее шершавой и грубой, как та, из которой отец шил ботинки для небогатых клиентов. Длинные тонкие руки налились, мускулистые спины привлекали внимание девушек.
Нет, старшим братьям определенно нравилась работа в порту.
«Сапожная мастерская и порт – это две большие разницы» – так говорили они и гордо смотрели на остальных.
Лейба и Шепсель слушали их сначала завороженно, представляя порт волшебным миром, но потом, повзрослев, лишь скептически ухмылялись: они знали, что пойдут другим путем, по другой дороге, но предпочитали помалкивать об этом.
Глава 4
Дивногорск, наши дни
Человек привыкает ко всему или почти ко всему. Потихоньку и Лиза привыкала к своему положению, но не знала, радоваться или огорчаться.
С одной стороны, для нее наконец началась сытая жизнь, она даже могла немного помогать родителям, от радости запившим еще больше. Сергей одевал ее как куклу, она готовила еду из дорогих продуктов, однако было еще и во-вторых, и это во-вторых включало в себя грандиозные пьянки Сергея, кончавшиеся стрельбой по бутылкам во дворе или ее избиением.
Когда мужчина, что называется, входил в раж, он забывал, что перед ним хрупкая девчонка, которой еще нет шестнадцати лет, и ей доставалось крепко, по-мужски.
Лиза лишь закрывала лицо от его ударов (иногда он пускал в ход ноги, и кроссовки больно врезались в ее худое тело), она потеряла счет синякам и переломам.
Протрезвев, Сергей и не думал извиняться, сгребал ее в охапку, как одну из вещей своего дома, и вез к знакомому травматологу, который, воровато озираясь по сторонам, накладывал ей гипс или перебинтовывал.
– Ты бы поосторожнее, Сережа, – напутствовал он сожителя. – Девчонка – кожа да кости. Убьешь когда-нибудь.
Предостережения доктора на него не действовали.
– Это проститутка, ты понимаешь? – Он масляно улыбался и сжимал кулак размером с голову теленка. – Грязная вокзальная проститутка. Да она должна целовать мне ноги за то, что я вытащил ее из грязи.
– Но не убивать же ее за это, – возражал доктор, манипулируя с Лизиными ранами.
– Все равно они кончают этим. – Сергей махал рукой, клал на столик пару зеленых, и они ехали в коттедж.
– Зачем ты привез меня сюда, если я тебе противна? – однажды спросила она. – Да, мне пришлось зарабатывать таким путем. Но я не успела… Появился ты. Ты взял меня девушкой, и тебе это прекрасно известно.
Он ухмыльнулся:
– Да, и это я сразу понял. Захотелось чего-то свеженького, невинного… а теперь ты для меня – лишь одна из них.
– Тогда отпусти меня, – просила девушка, но Сергей качал головой:
– Нет, дорогая. Ты мне еще не отработала.
– И долго? – интересовалась Лиза.
– Может, всю оставшуюся жизнь. – Он хватал ее за плечо, на котором красовался свежий синяк, и тащил в постель, а она глотала слезы и подчинялась унизительному совокуплению.
Иногда Сергей приводил гостей, таких же братков, как сам, с такими же девушками, как она, только, похоже, давно потерявшими невинность, и Лиза накрывала стол. Часто все это кончалось избиением несчастных женщин, которые, спрятавшись в предбаннике от разъяренных водкой сожителей, жаловались друг другу на судьбу.
– Ты же понимаешь, чем занимается твой благоверный, – объясняла ей Наташа, сожительница бугая Кости. – Мой иногда рассказывает, а иногда разговаривает во сне. Брр. – Она поежилась. – Лучше, конечно, этого не слышать. Они убийцы, понимаешь, и воры. Грабят и убивают. А убивают порой с особой жестокостью. Вот и расслабляются потом.
Лиза бледнела.
– Когда-нибудь они убьют и нас, – тихо говорила она, и девушки кивали.
– Скорее всего.
– Но тогда… – Лиза прижимала к горлу маленькие кулачки, – нужно бежать.
Они смеялись.
– Да куда ты убежишь? Все равно отыщет. Это для них раз плюнуть. Да и не хочется возвращаться к прошлой жизни. – Наташа вздыхала. – Лучше Костика потерпеть. Все-таки на «бэхе» черной возит и шмотки за валюту покупает. Да в ресторанах в лучших часто обедаем. За это и умереть не жалко.
Лиза была другого мнения. Умирать ей не хотелось, она и не жила еще. Пятнадцать лет – разве это возраст?
