– Ты не сделаешь этого, – прохрипел летчик, – ты просто этого не сделаешь.
– Почему же? – ехидно спросила женщина. – Еще как сделаю. В общем, так, дорогой. Либо ты возвращаешь мне деньги и женишься на мне, либо я сейчас позвоню Парамонову, а уж он доберется до тебя и до отца Марии. Не представляю, что Сергей решит сделать раньше, но для тебя все одинаково плохо, если ты не выполнишь мои требования.
Андрей услышал какой-то дробный стук и понял, что разгневанный Игорь стучит по стене, выражая свое раздражение.
– Окей, – вдруг произнес Борисов спокойным голосом. – Ты меня убедила. Я женюсь на тебе. Только позволь мне сейчас прогуляться по городу.
– Можешь идти, куда хочешь, – процедила Лиза. – Лучше всего тебе встретиться с богачкой и попрощаться навсегда. Мы уедем сегодня же. Я пока буду собирать вещи, так что постарайся не задерживаться.
Хлопнула дверь соседнего номера, и Андрей, не успев привести себя в порядок, ринулся за Борисовым, стараясь, чтобы летчик не заметил слежки.
Впрочем, Игорь был раздосадован и не смотрел по сторонам. Твердым шагом он направился к набережной.
Глава 47
Париж, 1895 г.
Франт Эрнст Шиманский, венский маклер, поставлявший иногда ценные экспонаты для Лувра и музеев Вены, предстал перед дирекцией Лувра, где его хорошо знали, как всегда, с неизменной улыбкой на лице и в костюме от лучшего венского портного.
Директор музея, полный представительный мужчина небольшого роста, с пронзительными голубыми глазами и бледным лицом, улыбнулся в ответ:
– Рады вас видеть, мсье Шиманский. Сегодня на вашем лице загадочная улыбка Джоконды. Уверен, вы хотите предложить нам нечто необычное.
Маклер усмехнулся, и его верхняя тонкая губа немного поднялась, делая его похожим на оскалившегося волка. Впрочем, он и обладал волчьей хваткой и нюхом. Ни одна ценная вещь не проскальзывала мимо него. Цепкие длинные пальцы тут же тянулись к ней, и – о чудо – она оказывалась в его руках, а потом сбывалась в музеи за хорошие деньги.
– Я действительно хотел бы вам предложить нечто особенное, – согласился он, осматривая свои ухоженные ногти. – Такого в вашем музее еще не было. Что вы скажете о тиаре скифского царя Сайтафарна?
Директор музея закашлялся от волнения и с удивлением взглянул на Шиманского:
– Вы серьезно? Вы хотите предложить эту тиару нам?
– Разумеется, если вы готовы заплатить. – Эрнст наклонил голову. – За нее просят двести тысяч франков. Согласитесь, она стоит гораздо дороже.
Директор растерянно заморгал. Такую дорогую покупку всегда утверждал французский парламент. Кроме того, он не знал, одобрят ли меценаты музея, на деньги которых и приобретались все шедевры, эту огромную сумму.
Но ему до смерти хотелось заполучить тиару. Ольвийских сокровищ в Лувре еще не было.
– Вы знаете, что сейчас я не готов ответить на ваш вопрос, мсье Шиманский, – сказал он очень вежливо, опасаясь, как бы хитрый маклер не передумал и не отправился в другой музей. – Но уверен, что смогу это сделать в ближайшее время. Скажите, она у вас с собой?
Шиманский кивнул:
– Разумеется. Мне прекрасно известно, через что она должна пройти, чтобы украсить Лувр.
Толстый директор развел руками: мол, да, таковы правила. Меценаты не дураки, они нипочем не заплатят деньги, пока не будут уверены, что не покупают кота в мешке.
– Я немедленно пошлю за ними, мсье Шиманский, – заверил его директор. – Наши эксперты, как вы знаете, сидят в соседних кабинетах, а спонсоров придется подождать.
Он мог этого и не говорить: Шиманскому действительно были давно известны эти тонкости.
Он развел руками и покорно вздохнул, словно говоря: надо так надо, и ничего тут не поделаешь.
И вскоре корона пошла по рукам экспертов. Знаменитые ученые мужи, очень уважаемые люди – братья Теодор и Саломон Рейнак, эпиграфисты Фукар и Олло, – не выказали ни тени сомнения в ее подлинности. Правда, они были не очень довольны ценой, но желание приобрести шедевр было велико – и дирекция махнула рукой.
«Тиара Сайтафарна» заняла место в витрине Лувра среди национальных сокровищ Франции, и сделка была заключена первого апреля. Странно, но ни у кого – ни у дирекции, ни у экспертов, ни у меценатов – не мелькнула мысль о совпадении. Франция уже четыре века отмечала первого апреля День дурака. Впрочем, а почему эта мысль должна была возникнуть, если подлинность тиары подтвердили такие эксперты?
Шепсель, узнав от Шиманского, что все прошло более чем благополучно, вздохнул и ответил с одесским акцентом: «Вы таки должны поверить Шепселю на слово: это их лучшее приобретение после «Моны Лизы».
Глава 48
Гурьевск, наши дни
Заявление Лизы застало Игоря врасплох.
Сев на скамейку на набережной и наблюдая, как молодая мать с ребенком лет трех кормит уток, он положил подбородок на руки и задумался.
О том, чтобы возвратить деньги Лизе или жениться на ней, не было и речи. Но что же делать?
Темные мысли, гнездившиеся в голове, снова вылезли наружу. Он вспомнил, что не возражал, когда Парамонов предупредил его: французов придется убить.
Игорь не отдавал себе отчет, что тогда переступил черту, отделявшую добро от зла, оказался на стороне темных сил, и теперь убийство не казалось ему чем-то из ряда вон выходящим. Если Лиза будет противиться, ее необходимо убить. А она будет противиться, потому что не хочет его потерять. Значит, еще одного разговора не получится. Но как избавиться от нее, чтобы на него не упало подозрение? Прежде всего необходимо выехать из отеля сегодня, как она и хотела. У них одна сумка на двоих, и администратор не поймет, чья она.
Если Мария спросит, куда делась женщина, можно смело сказать, что он дал ей деньги и она вернулась в родной город. Но как, как убить ее?
Тяжело поднявшись, летчик пошел по набережной, с завистью глядя на молодые парочки, безмятежно гулявшие вдоль реки.
Он дошел до конца набережной, река ныряла в лесок, и Борисов продолжал идти по ее берегу. Тут и там попадались импровизированные пляжи, совсем не заполненные в будний день, были и совершенно безлюдные места, и Игорю в голову пришла идея завезти ее на такой пляж и утопить. Он предложит ей искупаться, а сам подкрадется сзади и ударит по голове. Женщина упадет в воду и захлебнется. А потом он привяжет камень к ее ноге и постарается оттащить на глубину. Если ее когда-нибудь найдут, труп трудно будет опознать. Уж Игорь постарается не оставить никаких улик, никаких намеков на ее личность. Вряд ли кто-то станет искать бедняжку, ведь она одна как перст.
Под ногой летчика треснул сухой сучок, и Игорь поднял его и постучал им по руке, словно проверяя крепость. Нужно найти такую же палку, спрятать где-нибудь под деревом… Или лучше ударить ее камнем… Он еще подумает об этом по дороге.
