Так и случилось. На Олафа было совершено нападение, на его кораблях произошел бунт (здесь снова в сагах наблюдается большая неясность), он участвовал в стычке и был опасно ранен, но через неделю выздоровел. Сопоставив все факты, Олаф Трюггвасон понял, что нужно креститься, – и принял крещение. Это славное событие имело место где-то на Британских островах. Крестившись, он женился на Гюде Олафссдоттир, дочери конунга Дублина, и жил с нею некоторое время совершенно замечательно, пока не уехал в Норвегию. В ней в ту пору являлся фактическим правителем некто Хакон Могучий, и был этот Хакон настолько могучий, что замучил всех! Он требовал с бондов, помимо налогов, еще и регулярных поставок лучших девушек – для кратковременных развлечений. Если с налогами народ еще как-то был готов мириться, воспринимая их как неизбежное зло, то личные извращенные пристрастия Могучего в конце концов вызвали восстание.
Об этом каким-то образом стало известно Олафу. Он находился в Норвегии, так сказать, инкогнито, представляясь всем просто как Уле (уменьшительная форма от полного имени). А поскольку в Норвегии никогда не было недостатка в Олафах, ни у кого подозрений не возникало. Когда же поднялся бунт, Трюггвасон сбросил с себя маску и предстал перед народом во всем блеске своей родословной – заявив, что на самом деле он сын того самого Трюггви, который являлся внуком и наследником Харальда Прекрасноволосого. Естественно, он возглавил этот бунт (учиненный, кстати говоря, теми самыми бондами, которых я уже упоминал как основу скандинавского народного ополчения).
Здесь нужно иметь в виду одну тонкость. В древнем скандинавском обществе исправно работали мощные социальные лифты – и, скажем, знатный человек наподобие ярла при известной сноровке вполне мог претендовать на престол. У многих подобный фокус получался: в частности, хорошо нам известный Рюрик Фрисландский был сначала всего лишь ярлом, а конунгом стал уже позже. Но бунт, о котором мы ведем речь, инициировали и возглавили именно бонды – то есть зажиточные крестьяне. Они, конечно же, справились бы с Хаконом и без участия Олафа, однако после этого обязательно встал бы вопрос: кто теперь будет ими управлять? И скорее всего, кровопролитие возобновилось бы. Поэтому народу в обязательном порядке требовался тот, кому можно было доверять однозначно. Кому доверяют в подобных обществах и в подобных ситуациях? Законному наследнику.
В самом деле, вряд ли правнук окажется заметно хуже своего знаменитого предка! Олаф возглавил войско и смог одолеть сына Хакона Могучего – Эрленда Хаконссона. Эрленд был убит, его войско разбито, а сам Хакон бежал, укрывшись у своей любовницы Торы. Вот тут-то ему и отлились чужие слезы: его собственный раб (трэлл) Карк, решив выслужиться перед будущим королем Норвегии, нашел своего бывшего господина, зарезал его в постели и отрубил голову – и преподнес ее Олафу Трюггвасону. Но тот терпеть не мог ни узурпаторов, ни предателей, так что чересчур старательный Карк и сам лишился головы. Обе головы были выставлены на всеобщее обозрение в окрестностях будущего города Тронхейм, чтобы ни у кого не возникало сомнений в том, какая участь ждет узурпатора и предателя.
В 995 году собрался всенорвежский тинг
[99], на котором Олафа Трюггвасона единогласно избрали конунгом Норвегии. Казалось бы, чего еще желать, но тут Олаф стал проявлять излишнее усердие. Как полагается неофиту и бывшему язычнику, без колебаний освоившему христианские догмы, он начал усиленно насаждать в стране новую религию: пошла сплошная христианизация. Если кто-нибудь думает, что подобный процесс имел под собой исключительно идейные основания, то он ошибается: основания были в первую очередь хозяйственные. Выдающийся хронист XI века Адам Бременский писал, что удаленными фюльками
[100] можно управлять только в том случае, если все они будут действовать единообразно, а для этого у них должна быть одна идеология, и ею стало христианство. Старая же идеология – язычество – стремительно теряла эффективность как у нас на Руси (буквально в то же самое время), так и в Скандинавии
[101].
Нужно сказать, что Адам Бременский, помимо рассуждений на глобальные темы, отмечал и конкретные детали. В частности, он указывал, что Олаф был настоящим христианином только на словах, а на деле полагался на магию и прорицания, особенно по птицам (собственно, поэтому его и звали Воронья Кость), и держал при себе колдунов, с чьей помощью сумел объединить страну. Конечно, здесь нельзя исключать некоторую предвзятость (обычно не свойственную Адаму Бременскому) в отношении христианского писателя к бывшему язычнику, да еще и столь энергичному. Тем не менее Олаф Трюггвасон и в самом деле вряд ли был одержим поиском духовной истины – а вот выгоды, связанные со вступлением Норвегии в европейское христианское сообщество, осознавал отчетливо.
В отличие от Руси Норвегию действительно крестили огнем и мечом. На Руси главная задача состояла в том, чтобы крестить города и дружинную прослойку. Это удалось сделать очень быстро – буквально в течение жизни меньше чем одного поколения, что подтверждается опять же данными археологических раскопок. Скажем, к какому-нибудь определенному периоду относится множество прекрасных курганов с богатым погребальным инвентарем – и вдруг преемственность датировки прерывается; следом идет другой культурный слой, отмеченный другими ритуалами захоронения. Как только прекращается традиция насыпать могильные курганы для аристократов и элитных дружинников, сразу становится понятно: общество стало христианским, обрядность сменилась.
Для Норвегии (как и для Скандинавии в целом) такой сценарий не годился. Напомню: там очень мало пригодной для сельского хозяйства земли. Следовательно, везде, где обитают люди, наблюдается достаточно высокая плотность населения. Конечно, тогдашние показатели не сравнить с нынешними, и вряд ли во всей Скандинавии проживало более миллиона человек (или даже 600 тысяч) – ничтожная цифра по современным понятиям. Однако не надо забывать, что все население было сконцентрировано вдоль морских побережий, около рек и озер и в тех местностях, где можно пасти свои неприхотливые стада. Учитывая высокую плотность населения на ограниченных территориях, нельзя было разводить религиозную демократию (наподобие той, которая оказалась весьма эффективной в Исландии), позволяя всем желающим оставаться язычниками. Представьте себе: в одном селении живут люди традиционного склада мышления и половина из них христиане, а половина – язычники. При первой же неприятности (наводнение, падеж овцы, уход сельди с привычных мест обитания) начнется активный поиск виноватых. И те найдутся быстро – стоит только взять в руки топоры. Вариантов в таких случаях бывает, как правило, два: виноваты либо христиане, либо язычники. Правда, есть еще один вариант – более «продвинутый»: он подразумевает, что все жители объединятся, возьмут опять же свои топоры и пойдут разбираться с тем, кто насаждает среди них неудобную веру – либо христианство, либо язычество. Поэтому, во избежание подобных конфликтов, общество должно быть однородно в плане религии. Это прекрасно понимал Олаф Трюггвасон – и со свойственным ему извращенным чувством юмора крестил норвежцев всеми возможными способами. В сагах отлично описано, как несогласным запихивали в рот живых гадюк, ставили на живот чаны с раскаленными углями и применяли другие, столь же действенные способы убеждения. Вдобавок Олаф постоянно приглашал оппонентов сразиться с ним
[102], но желающих не находилось. К своим 30 с небольшим годам Трюггвасон был уже настолько опытным воином, что драться с ним было себе дороже – проще оказывалось принять христианство.
