Яркое представление о буднях украинизации можно составить по личным документам очевидцев событий — воспоминаниям, письмам, дневниковым записям. Хотя некоторые из них относятся к концу 1920-х годов, тем не менее для полноты картины можно привести некоторые из них.
В украинизаторскую деятельность активно включились бывшие боротьбисты. Любопытные воспоминания о своей работе в области украинизации оставил И. В. Майстренко. В 1929 г. он был направлен в Одессу, где должен был провести украинизацию «Одесских известий». Это событие имело символическое значение: Н. А. Скрыпник даже написал статью «К украинизации „Одесских известий“», в которой убеждал читателей в украинской основе Одессы и радовался, что история обдурила великодержавные колонизаторские надежды русских националистов
[369].
«Редактор „Известий“ Хайт уже понемногу украинизовал газету и сам писал передовицы на украинском языке, но оставаться редактором в сплошь украинской газете он не хотел»
[370], — утверждал бывший боротьбист. По его словам, в Одессу его направили с согласия Скрыпника через секретаря ЦК и редактора газеты «Комуніст» П. П. Любченко, причем «руководящими украинскими кадрами в Одессе были в определенной мере бывшие боротьбисты»
[371]. В то время секретарем окружкома КП(б)У был достаточно известный на Украине большевик В. И. Чернявский, о котором Майстренко отозвался так: «еврей по происхождению, который в то время уже хорошо говорил по-украински и заставлял говорить на нем всех присутствующих на заседаниях партийного комитета, хотя и ломаным украинским языком». Как вспоминал Майстренко, «освобождены от украинского языка были только три члена бюро комитета КП(б)У — начальник политотдела военного корпуса, начальник политотдела дивизии и еще начальник управления ГПУ, он же командующий приграничными (черноморского побережья и румынской границы) отрядом войск ГПУ. В своем отношении к украинизации Чернявский копировал Кагановича, решительно проводя украинизацию в Одессе и округе»
[372].
Условия для работы Майстренко были неплохими: «газеты получали большие дотации от государства. В распределении дотаций не было конкретного подхода — отпускались деньги по размеру и значению газеты, а не по ее материальному положению. Имея большую типографию, газета „Одесские известия“ могла бы смело обойтись без дотаций, но они отпускались и ей, следовательно, издательство уже не знало, куда девать деньги»
[373]. Редакция одесской газеты насчитывала более 35 сотрудников, причем существовала и «языковая редакция», наделенная, по выражению Майстренко, «диктаторскими» правами: «все то, что она исправляла, было законом для всей редакции и для меня, редактора. Было устранено из употребления (или сведено до минимума) слово „завод“. Вместо этого введено: цукроварня, електровня, гуральня, металюргійня и т. д. Было в этом немало искусственности, но оно было полезно, как антидот русификации»
[374]. Майстренко писал, что пытался сделать газету интересной, веселой. Так, «один сотрудник, который писал сатирические политические стихи в стиле Демьяна Бедного, или, может, и лучше, попросил у меня полгода и тогда обещал приносить стихи на украинском языке. Это был врач по специальности, еврей, по фамилии Дикий. Он блестяще создавал стихи на русском языке экспромтом. Я назначил ему небольшую стипендию, пока он подучивал украинский язык. За полгода Дикий действительно принес сатирический стих на международную тему (не о Чемберлене ли), с указанием в эпиграфе — на мотив „С одесского кичмана бежали два уркана“»
[375].
Как вспоминал Майстренко, «в Одессе оставалась единственная русскоязычная газета — ежедневные „Вечерние известия“. Можно было и ее украинизовать, но меня убедили, что вечерка дает большой доход иностранной валютой. Так, тысячи одесситов в Палестине, в Нью-Йорке и в других городах мира подписывают родную одесскую газету, и если ее украинизовать, то эти подписчики будут утеряны»
[376].
Не менее интересные события происходили и в других областях украинизации. Так, украинизация затронула и высшие учебные заведения: обязательным языком преподавания становился украинский, что вызывало немалые сложности. Большинство преподавателей высшей школы в УССР не были украинцами, и им было непросто перейти сразу же на украинский язык преподавания. К тому же для осуществления широкомасштабных планов по украинизации вузов не хватало учебников, что также не прибавляло энтузиазма русской профессуре. В июне 1926 г. академик ВУАН С. Н. Бернштейн в своем заявлении на имя ректора харьковского Института народного образования высказался достаточно категорично: «Я полагаю, что проведение срочной украинизации высших учебных заведений УССР, при помощи декретов и при отсутствии для этого реальных возможностей, является прискорбной ошибкой, которая… пагубно отразится на культурном развитии Украины». Позиция республиканских властей была не менее категорична. Все аспиранты, которые готовились к преподавательской деятельности, были обязаны до конца 1925–1926 учебного года пройти экзамен на знание украинского языка и украиноведения. Преподаватели и профессора обязаны были в срок, отведенный для полной украинизации соответствующего заведения, перейти на украинский язык преподавания. Хотя и допускались поблажки для высококвалифицированных преподавателей старшего возраста, однако общие сроки были жесткими: центральная комиссия по украинизации советского аппарата при СНК УССР на своем заседании 1 февраля 1926 г. установила окончательный срок для украинизации высших учебных заведений — 5 лет
[377].
Несмотря на жесткие меры, украинизация высших учебных заведений отставала от запланированных темпов. Так, в 1925 г. в Одесском институте народного образования только 16 % преподавателей вели занятия на украинском языке. В 1928 г. институт считался украинизированным на 100 %, но, по свидетельству ГПУ, на самом деле лишь профессора-украинцы читали на украинском языке, остальные преподавали на русском. Руководство ИНО позволило пятерым из них временно преподавать на русском. Фактически же более 30 лекторов не преподавали на украинском языке. В качестве примера приводился Н. Лингау, который первые 5–10 минут читал на украинском, после чего переходил на русский язык
[378].
