Зрачки Арсения так близко к моим, что я тону в них без сопротивления.
— Все еще любишь мой член?
Этот вопрос попадает в особо чувствительный центр моего мозга, за секунду сокращая мой путь к оргазму. Я быстро сжимаю веки в подтверждение. Прилившая кровь распирает низ живота, между ног стремительно тяжелеет. Он помнит.
— Вслух скажи.
— Люблю твой член, — глаза закатываются, мне едва удается ворочать языком. Все тело, каждый нерв подобрались в ожидании взрыва.
— Отрава, — последнее, что я слышу перед тем, как мир гаснет.
27
Это утро сладкое и тягучее как мед. Несколько раз я открываю глаза, убедиться, что все еще Арсений находится рядом, и после вновь радостно проваливаюсь в теплую негу. Даже день недели благоволит мне. В воскресенье нам обоим совершенно некуда торопиться.
Моя полуторная кровать слишком тесная для двоих, но сейчас это тоже играет мне на руку. Всю ночь я ощущала на себе его руки и прикосновение твердого тела. Оказывается, Арсений всегда такой горячий, и мое теплое пуховое одеяло рядом с ним совершенно лишнее.
Проморгавшись, чтобы привыкнуть к свету, я смотрю на окно, на котором в вчера я напрочь забыла задернуть шторы. Небо ватное, холодно-свинцового цвета, и судя по неровному рисунку на стекле, снова льет дождь. Начало ноября по праву считается одним из самых мрачных периодов осени.
За спиной слышится глубокий вдох. Он нагревает кожу лопатки и отдается теплом в левой половине груди, там сильно пульсирует сердце. Я счастливо жмурюсь. Погодная серость не страшна, когда в душе цветет лето. Можно сколько угодно шлепать по полу босыми ногами, пить лимонад со льдом и принимать освежающий душ — холод до меня до не доберется.
Я осторожно оборачиваюсь. Если ночь была особенной, то и утро тоже должно, а потому мне немного страшно его разрушить слишком активными движениями. При взгляде на Арсения легкие будто увеличиваются в объеме. Ну правда... Как я раньше могла не замечать, что он настолько красивый? Наверное, в силу возраста, я ничего не смыслила в мужской красоте.
— Доброе утро, — шепчу, когда его ресницы, чуть выгоревшие на курортном солнце, начинают подрагивать. Не удержалась. Уж очень хочу, чтобы Арсений поскорее проснулся и посмотрел на меня. У него ведь всегда есть дела. Вдруг выяснится, что ему срочно нужно будет уехать. Я жадна до каждой минуты с ним рядом и хочу сделать их максимально насыщенными.
Арсений несколько раз моргает, затем фокусируется на мне. Спросонья глаза у него почти голубые, но от света они стремительно начинают темнеть.
— Как спала?
Я издаю смущенный смешок, потому что в этот момент его ладонь нащупывает на мою талию под одеялом и по-хозяйски толкает к раскаленному телу. Так естественно, как будто мы просыпались так уже тысячу раз.
— Хорошо, — расстояние между нами совершенно ничтожно, а взгляд Арсения слишком пристальный, чтобы совсем не растеряться. Я понятия не имею, как выгляжу с утра, а моя привычная утренняя отечность едва ли решила не давать о себе знать. — У тебя, кстати, губы такие яркие с утра.
— Это потому что ты их так старательно обсасывала.
Арсений всегда остается Арсением. Вечно скажет что-нибудь, отчего хочется сквозь землю провалиться. Спасает только его тон: он теплый.
— Ты иногда говоришь отвратительные вещи, — с упреком говорю я и густо краснею, потому что его ладонь спускается к моей ягодице, начиная ее поглаживать.
— Иногда? — ироничная усмешка. — Я всегда таким был.
— А если я начну так делать?
— Ты неплохо с этим справляешься, когда выпьешь.
Я обиженно надуваю губы, что дается непросто, потому что они упрямо формируют улыбку. Смущение отступило, заменившись кокетством. Мне нравится, что мы шутим и разговариваем.
— Хочешь сказать, пьяной я превращаюсь в стерву?
— Превращаешься? — его брови взлетают вверх и только улыбка смягчает его фирменную иронию. — Ты и есть стерва. Самая настоящая.
Я не успеваю ему возразить, потому что в ту же секунду тело Арсения подминает меня под себя, выбивая из легких затяжной выдох. Горячие губы накрывают мои, влажный напор языка посылает сильнейший спазм в живот.
— Это неправда, — мотнув головой, я упираюсь ладонью ему в грудь. — Я хороший человек.
— Кто спорит? — Арсений перехватывает мое защищающееся запястье и, отведя его в сторону, прижимает к кровати. — Одно другому не мешает.
— Как это не мешает? — мычу я, когда его губы снова смыкаются на моих. Член обжигает живот своей твердостью, отчего голова моментально начинает плыть.
— Хватит спорить. Мне нравится.
Ему нравится. Секундное непонимание моментально замещается эйфорией. Я привыкла думать, что быть стервой — это априори плохо, но если Арсению нравится… Разве остальное имеет значение? Хотя в моем личном представлении я на нее не тяну. Слишком робкая, неуверенная в себе и смущающаяся.
Я запрокидываю голову назад и прогибаю спину, призывно выпячивая грудь. Прикосновения к ней всего за одну ночь стали необходимостью. Арсений понимает меня без слов: сжимает соски пальцами и по очереди втягивает их рот. Каждое влажное движение его языка меня наэлектризовывает меня сильнее. Мне мало, хочу его внутри. Скольжу ладонью по простыне, проталкиваю ее между нами и, обхватив член, направляю его в себя.
— Тише, торопыга, — хрипло предостерегает Арсений, поднимая глаза. — Презерватив.
Я мотаю головой и упрямо подаюсь бедрами ему навстречу. От мощного скачка возбуждения в висках туго гудит. Я не хочу всех этих лишних манипуляций. Хочу, чтобы он также как и я, потерял контроль.
Давление в промежности усиливается, но мне нужно больше. Я притягиваю руками шею Арсения, влажно скольжу языком по его губам. Внутренности благодарно вспыхивают, заставляя меня выгнуться и громко застонать. Во мне слишком влажно, чтобы его член не смог протолкнуться в меня.
— Ты что делаешь, а? — прерывистое дыхание затекает мне в рот и в глаза. Спрятать улыбку я не могу и сразу за ней с силой жмурюсь. Арсений жадно загоняет в меня в новый толчок.
— Это ты делаешь, — шепчу я, вонзая пальцы в его ягодицы. От ощущения перекатывающихся мышц я ощущаю почти самодовольство. — Трахаешь меня.
Не знаю, что сподвигает меня сказать это грубое слово, но как и обычно в близости с ним моя речь выходит из-под контроля.
— Правильно, стерва.
Наш утренний секс приобретает другую тональность. Пальцы Арсения сдавливают мой подбородок, рот лишает возможности глотать воздух, а толчки ускоряются, заставляя все звуки, покидающие мое горло, слиться в один затяжной стон.
Мое тело сдается почти сразу же, обезумев от потери контроля и отсутствии латексного барьера. Так ярче, интимнее, честнее. Созвучно спазмам наслаждения в опустевшей голове настойчиво пульсирует мысль: «Я хочу, чтобы так оставалось всегда».
