Под небратским состоянием мы разумеем все юридико-экономические отношения, сословность и международную рознь. В вопросе о причинах неродственности под неродственностью мы разумеем «гражданственность», или «цивилизацию», заменившую «братственность», разумеем и «государственность», заменившую «отечественность». Отечественность — это не патриотизм, который вместо любви к отцам сделал их предметом своей гордости, т. е. заменил любовь, или добродетель, гордостью, пороком, а любовь к отцам — любовью к себе самим, самолюбием. Люди, гордящиеся одним и тем же предметом, могут составить почетный орден, а не братство сынов, любящих друг друга. Но как только гордость подвигами отцов заменится сокрушением об их смерти, как только землю будем рассматривать как кладбище, а природу — как силу смертоносную, так и вопрос политический заменится физическим, причем физическое не будет отделяться от астрономического, т. е. земля будет признаваться небесным телом, а звезды — землями. Соединение всех наук в астрономии есть самое простое, естественное, неученое, требуемое столько же чувством, как и умом отвлеченным, ибо этим соединением мифическая патрофикация обращается в действительное воскрешение, или в регуляцию всех миров всеми воскрешенными поколениями. <…>
Патрофикация — одно из ключевых понятий воскресительной философии Федорова. Буквально переводится как «отцетворение». Пояснение этого понятия Федоров дает в статье «Горизонтальное положение и вертикальное — смерть и жизнь» (см. раздел «Статьи и заметки»). Мифология и искусство древних дают, по Федорову, множество образцов отцетворения: от мифического населения неба душами умерших отцов до памятников умершим, героических поэм, воспевающих их деяния. Однако все эти формы воскрешения-«отцетворения» Федоров считает мнимыми, воображаемыми. Подлинным, действительным отцетворением может быть, по его мнению, только реальное воскрешение предков.
Только в учении о родстве вопрос о толпе и личности получает решение: единство не поглощает, а возвеличивает каждую единицу, различие же личностей лишь скрепляет единство, которое все заключается, во-первых, в сознании каждым себя сыном, внуком, правнуком, праправнуком… потомком, т. е. сыном всех умерших отцов, а не бродягою, не помнящим родства, как в толпе; и, во-вторых, в признании каждым со всеми вместе, а не в розни, не в отдельности, как в толпе, долга своего к ним, ко всем умершим отцам, долга, ограничения коего исходят только из чувственности или, точнее, из злоупотребления чувственностью, которое и дробит массу (сельский род), превращает ее в толпу.
Вопрос о толпе и личности — Федоров полемизирует здесь с теорией преступной толпы, выдвинутой в начале 1890-х гг. в европейской социологии и криминалистике Г. Тардом и С. Сигеле. Согласно этой теории, в массе, в коллективе и особенно в толпе происходит резкое падение нравственного и умственного уровня каждого входящего в них индивида. «Толпа — это среда, в которой микроб зла развивается очень легко, тогда как микроб добра почти всегда умирает, не находя условий для жизни» (Sighele S. La foule criminelle. Paris, 1892. P. 65). Г. Тард, называвший толпу явлением низшего порядка среди других общественных организмов, шагом назад в социальной эволюции, особенно ополчался на свойственные толпе «единодушие», однородность идей и убеждений, подчеркивая, что они являются «результатом лишь односторонней подражательности» (Тард Г. Преступления толпы. Казань, 1893). Толпа плоскодонна, тупа, неспособна ни к великому деянию, ни к творчеству — и то и другое свойственно только личности, а личность в толпе безжалостно подавляется.
Масса человечества из толпы, взаимной толкотни, борьбы превратится в стройную силу, когда она, сельская масса, народ, будет объединением сынов для воскрешения отцов, будет родством, психократиею. Превращение «толпы» в союз сынов, находящих свое единство в деле отцов, и есть именно объединение, но не слияние. В этом-то деле всех отцов как одного отца и становится каждый великим человеком, участником величия этого дела, несравненно более великим, чем все, которые назывались этим именем. Только сын человеческий есть великий человек, есть человек, пришедший в меру возраста Христова; все же так называемые великие люди не достигали этого возраста.
Психократия — так Федоров обозначает идеальную форму общественного устройства, основанную не на внешнем юридическом законе, а на нравственном основании, не на принуждении, а на любви. Психократия предполагает достижение «взаимной прозрачности», когда «чужая душа уже не будет потемками», когда исчезнет противоречие между «быть» и «казаться».
Сын человеческий — это библейское обозначение человека, которое принял на себя и Христос, называющий себя Сыном Человеческим, Федорову было особенно близко. Философ подчеркивал, что в нем обозначено важнейшее качество «сыновства» и тем самым внутренне выражен долг рожденных перед родившими. Понятие «сын человеческий» Федоров противопоставляет понятию «человек», считая последнее порождением «безбородого» Гуманизма, эмансипировавшего человека от Бога.
В меру возраста Христова — источником данного выражения является фрагмент послания апостола Павла к ефесянам, где звучит слово о соединении человечества в единую Церковь, глава которой — Христос, и задана перспектива преображения человека, его возрастания «в мужа совершенного, в меру полного возраста Христова» (Еф. 4, 13).
Мысль, по которой человек называется сыном человеческим, обнимает весь род, а дело, по которому он так называется, есть обращение слепой, смертоносной силы в силу, возвращающую жизнь всем отцам. Прийти в меру возраста Христова — значит сделаться именно сыном человеческим, ибо сам Христос называет себя сыном человеческим. Гуманист, который называет себя «человеком» и гордится этим именем, очевидно, не пришел еще в меру возраста Христова, не стал еще сыном человеческим; и все отвергшие в наше время культ отцов лишили себя чрез это права называться сынами человеческими и вместо участия в общем деле сделались лишь органами, орудиями различных производств, стали только клапанами, хотя и думают в то же время, что живут для себя. Такое состояние делает понятным, что не только вечное существование, как говорит Нуаре, этих x и y (никто не станет утверждать, говорит Нуаре, что вечное существование индивидуумов x и y имеет чрезвычайное значение), но и временное их существование не может иметь не только никакого значения, а даже и смысла, так что лучше бы им и совсем не существовать; но это так, конечно, лишь относительно x и y и не может относиться к сынам человеческим, к воскресителям, существование которых имеет значение не только чрезвычайное, а совершенно необходимо, если цель жизни состоит в обращении слепой силы природы в управляемую разумом всех воскрешенных поколений; тогда, конечно, все до единого необходимы. <…>
Людвиг Нуаре (1829–1889), немецкий писатель и философ. В работах «Происхождение языка» (1877) и «Орудие и его значение в историческом развитии человечества» (1880) связал возникновение языка и эволюцию человечества с солидарной деятельностью, с появлением и усовершенствованием орудий труда, представляющих собой своего рода «проекцию» органов человека.
