Сид сморщился в хитрой усмешке и шутливо погрозил оленю пальцем.
– Такие дела, амиго. Индейцы умирают, но индейцы не сдаются!
Когда Яну увезли, он не колебался ни минуты. Ему просто необходимо было отключиться. Все что угодно, лишь бы в ушах наконец смолкли эти вопли. Вопли женщины, которая ему доверилась, а он ее предал.
Конечно, менты забрали с собой деревянную шкатулку с ополовиненными запасами. Теперь это не просто ящик, бока которого Сид когда-то давно, в другой жизни, любовно покрыл витиеватым резным узором. Теперь это был изъятый вещдок. Но что за беда?
Сид захватил на кухне нож и торопливо шмыгнул в ванную. Благословенные солнечно-охристые стены, как охотно они укрывали его от холода внешнего мира все эти годы!
Он аккуратно поддел кончиком ножа плитку на полу (дальний угол, вторая слева) и разразился ликующим смехом:
– Что, устроили шмон, сукины дети? А нычку-то пропустили!
Здесь, под ласковым теплом желтой плитки, хранился надежно запаянный в полиэтилен последний запас. На самый крайний случай – как раз как сегодня.
И вот теперь чувство реальности угодливо отступало, цвета с каждой минутой становились ярче, а очертания предметов – все причудливее.
Сид не был дураком. Он твердо знал: это не спасет его, не поможет дотянуть до утра. Потому что утра просто не будет. Ночь никогда не закончится.
Он лишь хотел, чтобы чувство страха притупилось, позволило не забыть о главном. Все, что произойдет сегодня ночью, было предопределено еще много лет назад. Невозможно ведь прятаться вечно. Рано или поздно наступает момент, когда приходится платить по счетам.
Конечно, он просто жалок. Но ведь лучше такой escape-план, чем вовсе никакого – разве не так?
Горький дым обжег горло, Сид зашелся в рвущем легкие кашле, но тут же испуганно подавился им. Потому что из-за стены сразу донесся ответный хриплый кашель, перешедший в булькающие стоны.
Ну вот и началось.
Там, за его спиной, длинный темный коридор заканчивается распахнутой дверью в комнату, которой полагалось оставаться запертой. Голубые стены вновь спрятались под слоем грязных выцветших обоев. Бесследно исчезли плетеная кроватка и зеркало с бумажными рыбками.
Теперь там снова стоит скрипучая железная кровать, рядом приютился диванчик с вылезшей обивкой. По углам громоздится пыльный хлам, а спертый воздух остро пахнет застарелой мочой и лекарствами.
Время повернуло вспять, и ночь никогда не кончится.
Тринадцатилетний пацан забился в угол продавленной тахты, съежился под спасительным кругом рыжего торшера.
По всей квартире горит свет, мерно гудят все до единой лампочки. Только вот все бесполезно. Они не в силах усмирить наглые тени, что так и лезут из углов.
В пацана с детства вбили: эта комната – запретная территория. Здесь живет мать, мать с подругой. Здесь всегда накурено и до утра играет музыка, а воздух пропах сандалом и ганджей. Стен не видно из-под плакатов, отовсюду счастливо улыбаются музыканты. Они по большей части уже давно мертвы, но это дела не меняет. Их слава с ними, парни ухватили удачу за хвост и теперь могут себе позволить жить вечно.
В этой комнате всегда весело. И ему сюда нельзя. Только сегодня ночью пацан плевать хотел на все запреты.
Из колонок в углу гремит бодряще-ласковый блюз. Женский хриплый голос переплетается со звуками саксофона, он поет об одуванчиках на летнем лугу. Музыку нужно слушать очень внимательно. Может быть, тогда в ней удастся раствориться, поверить, что она перекрывает шум из соседней комнаты.
Потому что за стеной умирает его дед, и никакой блюз не в силах заглушить его хриплые стоны. Он совсем один там, в своей затхлой темной комнате. И сегодня ему некому помочь.
Мальчишка стискивает зубы. Нельзя здесь сидеть. Нужно выйти в коридор, прокрасться к телефону. Он вызовет скорую, а потом соберется с силами и нырнет в черноту раззявленного дверного проема. Он должен быть рядом с дедом, пока не приедут врачи. Они заберут деда в больницу, и все наладится. Тогда никто не умрет.
Но минуты бегут, а мальчишка все не двигается с места. На самом деле он уже знает, что просидит здесь до утра. И только когда рассветет, а за стеной стихнут мучительные стоны, он наберет номер скорой. Врачи приедут, когда рассветет, не раньше.
Тогда он останется дома один и, может быть, наконец сможет закрыть глаза. Только тогда хищная темнота до него больше не дотянется.
Он не виноват. Он научился ухаживать за парализованным дедом, кормить его с ложки жидкой диетической дрянью и менять зловонные простыни. Он очень старался быть взрослым.
Только вот ему все еще тринадцать, и за стеной умирает его дед. Это не предательство. Просто он не в силах помочь. Он так устал. Ему всего тринадцать.
Из-за стены доносится взрыв мучительного кашля. Эта ночь никогда не закончится.
Пронзительно скрипнула дверь в коридоре. Сид вздрогнул и выронил сигарету. Надо же, давно потухла. Сколько времени прошло – минута, час или вечность?
Вкрадчивый шорох в коридоре. По позвоночнику сбегают струйки ледяного пота.
Словно осмелев, шорох приближается. Теперь его уже ни с чем не спутаешь: это шаги. Шарканье босых ног в разношенных тапочках. Шаг, еще один шаг, остановка.
Осталось недолго. Сейчас оттуда послышится сухой надсадный кашель, затем еще полтора шага, снова остановка.
Сидеть спиной к двери стало невыносимо. Все мышцы напряглись до предела, сердце зашлось в бешеной адреналиновой скачке. Но Сид так и не шелохнулся. Когда на пороге вырастет высокая фигура в полосатой пижаме, он не обернется.
Последний нетвердый шаг, скрип распахиваемой двери. Чужое присутствие за спиной. Еще мгновение – и на плечо опустится тяжелая костистая ладонь.
Сид выдохнул и закрыл глаза.
– Не тяни.
Щеку обожгло чужое дыхание, горячее и частое. Странно, где же жуткие булькающие хрипы?
Над ухом раздался тонкий смешок.
Сид вздрогнул и не выдержал – вскочил с кресла, молниеносно обернулся.
И ощутил, как подкашиваются ноги.
– Т-ты?
На расстоянии вытянутой руки от него стоял мальчишка. Рыжий, тощий и несуразный. Уши по-дурацки оттопырены, острый нос испятнан россыпью веснушек. Глаза ясные и серьезные – совсем желтые, какой же дурацкий цвет! – смотрят не моргая.
Мальчишка несмело улыбнулся.
– Конечно, я. А ты кого ожидал увидеть?
Голос подчинился не сразу, сначала из горла вырвался невнятный хрип. Лишь со второй попытки Сид еле выговорил:
– Дед…
Пацан пожал плечами и хмыкнул:
– Ну а пришел я.
Его голос – неуверенный, по-мальчишески ломкий – прозвучал неестественно громко в пустой комнате. Сиду показалось, что белые стены безмолвно вздрогнули.
