И вот самый глухой ночной час – время, когда оживают все ночные кошмары. Сида разбудил шум голосов в коридоре. Голоса угрожающе гудят, жалят злобными лесными осами. В них нет ни капли доброты.
С минуту Сид лежит в темноте, силясь понять, что происходит. Затем мозг пронзает ликующая мысль: «Мама вернулась!»
Ее не было дома уже так давно, что Сид и не помнит, когда они в последний раз разговаривали. Конечно, он уже не ребенок. Он все знает про свою мать – и то, чем она занимается в своей комнате, и почему дед ее ненавидит, и даже куда пропал их старенький телевизор.
Но честно говоря, ему плевать. Он просто рад, что мама дома – вот и все.
Соскользнув с постели, он крадется к двери, но выйти в коридор не решается. Оттуда гремит голос деда, и Сид вжимает голову в плечи. Он осторожно приоткрывает дверь и жадно жмется к щели, пытается охватить одним взглядом всю картинку.
Мать застыла у самого входа в квартиру, дверь за ее спиной распахнута. Сид видит беленый потолок подъезда. Рядом с мамой стоит кто-то еще, но его отсюда не видно – все загораживает дед.
Высокий и костистый, несуразный в своей полосатой пижаме и все же такой грозный, он стоит поперек коридора, преграждая вход. Одна рука уперта в стену, вторая висит плетью, только кисть то и дело сжимается в кулак.
– Светка, совсем из ума выжила? – шипит дед.
– Отвали! Это такой же мой дом, как и твой! – голос матери звучит звонко, весело.
Она толкает деда в грудь, и он пятится, шаркая разношенными тапочками. Теперь Сид видит мать: полушубок с яркой узорчатой каймой, вязаная шерстяная шапочка, из-под нее по груди разметались золотистые с рыжиной волосы. Волосы у Сида от мамы, а вот глаза у нее голубые, совсем без этой проклятой желтизны. Хотел бы себе Сид такие же!
– Тварь, – теперь дед говорит тихо и угрожающе, и Сид сжимается в комок. – Здесь сын твой живет! Мало тебе, что он с рождения на твое безобразие сопливое глядит? Так еще тут блядюшник срамной решила…
Договорить ему не удается: звук пощечины гремит в тесной прихожей, голова деда мотается, как тряпичная.
Сид тихо скулит от ужаса. На мгновение чувство жалости пересиливает страх, ему хочется обнять деда, встать на его защиту.
– Мы любим друг друга. И мы будем жить вместе. А ты, старый…
– С кем вместе? – ревет дед. – Вот с этой сосаться будешь при сыне?!
Дед пятится, и Сид, осмелев, высовывает голову в коридор. Теперь он наконец видит, кто стоит в дверях рядом с матерью.
Косуха с широкими плечами, короткие темные волосы, широкие потертые джинсы, и все же… Это без сомнения женщина! Незнакомка молчит, только недобро щурится. Она крепко держит мать за руку.
А дед держится за сердце, нижняя челюсть так и ходит ходуном.
Словно щелкает спусковой крючок – и Сид с грохотом распахивает дверь, летит в коридор как был, босиком и в пижаме.
– Пусти маму! – голос от волнения срывается, дает петуха. – Ты здесь не один хозяин!
Все взгляды обращаются к нему. Сид стоит под светом сорокаваттной лампочки, напыжившись и сжав кулаки.
– Сыночек… – мать улыбается широкой, чуть слюнявой улыбкой, и сердце Сида радостно подскакивает.
Как редко он видит эту улыбку, адресованную ему!
Сид рвется вперед, но его перехватывает дед, крепко трясет за шкирку:
– А ну спать иди! Нечего тебе тут!
– Пусти! – отчаянно визжит Сид. – Убери лапы! Пошел ты!
Его сбивает с ног затрещина. Сид навзничь летит на пол:
– Мама!
А дед уже подступает к дверям, выталкивает мать на лестничную площадку.
– Пошла вон! Нет у меня никакой дочери, чтоб духу твоего здесь больше не было!
– Мама!!!
Сид кричит во всю глотку, не замечая, что лицо мокрое от слез.
Мать уже с лестницы машет рукой:
– Сынок, не скучай! Я вернусь!
Неужели она просто возьмет и уйдет? Прямо сейчас?
– Пойдем! – это не ему, а той, в мужской куртке.
Дверь с грохотом захлопывается. Дед стоит, тяжело дыша, смотрит сверху вниз на внука.
Сид кое-как поднимается и плюет в сторону деда.
– Я тебя ненавижу!
Он бежит в комнату, с головой прячется под одеяло и только тогда дает волю рыданиям.
В коридоре слышны шаркающие шаги – это дед идет на кухню. Теперь он будет до утра гонять сладкий чай и курить вонючие папиросы.
– Ненавижу, ненавижу, – шепчет Сид.
Он сам не замечает, как проваливается в сон – наверное, просто устает плакать.
Утром Сид найдет деда в искореженной, окостеневшей позе на полу кухни. Скорая будет ехать почти час. Через неделю деда привезут из больницы парализованным. Последствия обширного инсульта…
Мать зайдет домой случайно, поживиться деньгами, только через месяц. К тому времени Сид уже научится перекладывать отяжелевшего деда, меняя простыни, и кормить его с ложки жидкой тюрей под названием «Диета № 10».
Сид протяжно вздохнул и помотал головой, отгоняя воспоминания. Трубка и тряпичный мешочек еще с вечера лежат тут же, на полу ванной.
Он потянулся к ним как к последнему спасению. Раскурив трубку, скосил глаза на вспыхнувший перед носом огонек и успокоенно потянул терпкий дым. Теперь ему будет лучше.
Но страхи не хотят отпускать, противный голосок в голове так и взвивается:
«А ведь ты весь в мать, приятель! Из тебя тоже ничего не выйдет, разве ты еще не понял? Ничтожество – вот ты кто!»
– Заткнись, – Сид стукнул кулаком по кафельному полу. – Заткнись, падла!
Похоже, сегодня ему уже не заснуть. А значит, нужно искать себе занятие на остаток ночи. Можно залезть под горячий душ и почитать. Или покурить и попробовать порисовать. А можно включить свет во всех комнатах и затеять уборку. Напечь блинчиков к Янкиному приходу – вот она удивится!
Много чего можно.
«Ничтожество! – радостно зашелся голос в голове. – Сидишь дома как баба… Уют наводишь, тьфу!»
Сид почувствовал, что ему не хватает воздуха. Он зарычал, силой загоняя подступающую панику на задворки души – туда, где ей самое место.
Пожалуй, так он и поступит: пойдет на кухню и организует сюрприз Янке. Она это заслужила. Пашет как проклятая по ночам…
Конечно, Сид был не так глуп, чтобы поверить в сказку насчет ее работы. Он сомневался, что в городе есть хотя бы одна круглосуточная фотостудия, куда срочно понадобился администратор без опыта работы. Он точно знал: Яна ему врет.
«А напрямую спросить слабо, трус!»
Вот тут мерзкий голосок был чертовски прав. Сид не собирался задавать ей никаких вопросов именно потому, что боялся услышать ответ. Во всяком случае, пока.
