1
– Мне это не нравится, – сказала жена.
Ну и что? Мне тоже многое в жизни не очень-то нравится, но это не повод для бурного проявления эмоций в раннее субботнее утро.
– Ты слышал, что я сказала? – жена где-то в коридоре перед зеркалом наводила марафет, попутно прислушиваясь к работающему на кухне телевизору. В сложном процессе подведения глаз ей просто необходимо было оторвать меня от первой чашки утреннего кофе.
– Таня, мне это тоже не нравится. – Я сделал телевизор громче. – Подожди минуту, я хочу послушать еще раз.
Словно вняв моей просьбе, диктор на фоне обычного девятиэтажного дома, около которого сновали туда-сюда сотрудники милиции, из-за кадра сообщила:
– Вновь к главной новости. Вчера, около восьми часов вечера, в одном из «спальных» районов Новосибирска при выходе из подъезда вот этого дома выстрелом из снайперской винтовки был убит член Совета Федерации Ралиф Сарибеков. Ралиф Худатович в прошлом известный бизнесмен, основатель и руководитель «Сибирской инвестиционной компании». По данному факту прокуратурой возбуждено уголовное дело, ведется расследование.
Последняя фраза в репортаже, по мнению редакторов новостных программ, должна была вселять в зрителей оптимизм – мол, всё будет хорошо! К расследованию приступили, значит, порядок наведут, а убийство сенатора – дело третье, досадная неприятность.
Что бы ни случилось в нашей стране, прокуратура всегда бойко возбуждает уголовные дела и приступает к расследованию. Даже там, где расследовать вроде бы нечего, например, случилось наводнение или оползень – явно природные катастрофы, всё равно возбудят дело и приступят к поиску виновного. Что потом они делают с этими уголовными делами – загадка. Может, без лишнего шума, сдают на макулатуру? Во всяком случае, о направлении таких дел в суд молчат. Видно, направлять нечего. Рапортовать о возбуждении – не расследовать, большого ума не надо.
– Я же сказала тебе, мне это не нравится, – напомнила о себе жена.
– Что не нравится? Что убили сенатора? Он что, твой знакомый?
– Не ерничай. Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. В прошлый раз по телевизору сказали про убийство какого-то директора завода, и я тебя не видела месяц.
– Не директора, а главного инженера. К тому же не месяц, а…
В коридоре зазвонил телефон.
– Как пить дать тебя! У меня сегодня с утра предчувствие!
– Оставь предчувствие себе. Да!
– Скажи честно, – мужской голос в трубке был приторно мягок и заботлив, – ты уже намазал маслом бутерброд? Налил чашечку бодрящего кофе? Стукнул вареным яичком о стол? Еще нет? Тогда и не надо. На работе кофе попьешь. Шеф ждет тебя. К девяти ждет.
Я посмотрел на часы. Семь тридцать утра. Когда я доберусь до работы, Сергей Павлович, оперативный дежурный, который звонил мне сейчас, будет сдавать смену, и я его не увижу. Так бы я ему высказал про кофе с маслом. Впрочем, он необидчив и начисто лишен чувства юмора.
– Только не говори, что это я накаркала. Тебя на работу? Прямо сейчас? Позавтракать успеешь?
– Милостиво разрешили умыться. Скажи мне, почему какой-то сволочи необходимо было стрелять этого сенатора именно в пятницу вечером? Ни раньше, ни позже! Им что, профсоюз киллеров запрещает работать по выходным? Стреляли бы в воскресенье. Все равно в понедельник на работу. Нет же, отметили конец трудовой недели. Мать его! Что мне, что сенатору, выходные испортили.
– Успокойся. Машину ты возьмешь?
– Нет, забирай. Я так доеду. Кстати, с чего это ты решила, что это из-за сенатора? Может, покойник тут и ни при чем? Может, они в Новосибирске сами разберутся, кто там у них такой прыткий. Только вышел сенатор на крыльцо… Кстати, вышел он из совершенно обшарпанного подъезда, прямо как у нас. Негоже сенаторам по таким подъездам шастать. Как пролетарий какой-то. Ладно, я умываться пошел! Кстати, ты во сколько придешь?
– Лекции закончатся к двум. Потом с девчонками попьем чай. Ты что, забыл, что мы по субботам на кафедре пьем чай? Нет? Где-то около пяти вернусь. А что?
Но я уже пустил в ванной воду и достал зубную щетку.
Вот объяснил бы мне кто-нибудь, почему в стране, где нет никакого сената, есть сенаторы? Почему в стране, где девяносто лет нет никаких губерний, есть губернаторы? Их что, в революцию пострелять забыли? Так с тех пор и работают? Да ладно! Что придираться по мелочам. Я вообще бог знает где тружусь. Но, с другой стороны, штабс-капитаном белогвардейской контрразведки себя не именую.
Где-то сквозь шум воды раздался недовольный голос разбуженной дочери. Ей сегодня в школу к десяти, могла бы еще поспать. Но кто ее будить будет, если все уйдут? Проспит еще.
Быстрые сборы. Традиционный поцелуй жены у двери. «Пока, папа!» – от дочери. Шаг за порог – день 22 мая 2010 года начался.
На общественном транспорте до работы мне ехать минут тридцать. Утром пробок нет, и пассажиров по случаю субботы тоже немного. Но ведь куда-то же едут! Не сидится людям дома! Ладно я. У меня работа такая. А они? Да, о работе. Работаю я все там же, в шестнадцатом (закрытом) управлении министерства внутренних дел. Занимаюсь все тем же, преступлениями и преступными посягательствами в сфере авиационной промышленности. Промышленный шпионаж, саботаж, диверсии, уголовные преступления и всё такое, что имеет отношение к производству всего, что имеет крылья и летает. Загнул. Каюсь. Немного не так. Ведь существуют же птицефабрики. На них выращивают, то есть производят, кур. У кур и петухов есть крылья, и они немного летают. Но они не по моей части. Это для милиции. У меня же звание «подполковник внутренней службы». Должность – старший оперуполномоченный отдела двигателестроения. Правда, в служебном удостоверении у меня написано, что я подполковник милиции и старший научный сотрудник Северо-Западного НИИ МВД РФ. Но это не важно. Главное, что я и тут, и там старший. Это льстит самолюбию. А то, что нашего научного института не существует в природе, знают только посвященные.
Я как-то прикидывал, как бы замаскировать спецслужбу так, чтобы она была у всех на виду, но никому не известна. Чтобы ее сотрудники легально у всех на виду работали, но чем они занимаются, никто не знал. И главное, чтобы никто не интересовался характером их работы. Чтобы они были сотрудниками силового ведомства, но как бы не настоящими. Чтобы могли в любое время выехать в командировку и выглядело бы это очень обыденно.
Самое лучшее прикрытие – это научно-исследовательский институт. Чем занимаются люди в этих институтах, никому не ведомо, что разрабатывают – неизвестно. А главное, работа их никому не интересна. Представьте, что я официально занимаюсь проблемами современной криминологии – изучаю динамику и характер преступности. Эта ахинея может вызвать интерес только у профессора криминологии. Но я, слава богу, за десять лет работы такого умника не встречал. Самое главное, среди моих знакомых никто, гарантированно никто, не сможет объяснить, чем криминология, да еще современная, отличается от криминалистики. И мало кто в нашем городе, где нет юридического института, сможет это объяснить.
