Мы помолчали. Впереди машины вроде бы двинулись немного, но опять намертво встали.
– Можно, конечно же, бросить жену. Миллионы мужчин бросают жен и никогда об этом не жалеют. Можно мутировать и бросить все: жену, ребенка, работу, квартиру, страну – и начать жизнь заново, с чистого листа. Может быть, это и вариант. И не самый плохой вариант. Но никуда не деться от поговорок! Например, от такой: «Гусь свинье не товарищ». В этой поговорке сила правды. В ней суть бытия. Рано или поздно я или кто-то другой, у кого за спиной не будет собственных миллионов, обязательно надоест Наталье. Ребенку надоедают игрушки, мужчинам – любовницы, женщинам – наряды: жизнь беспрерывно вертится и обновляется. В этом вечном обновлении прогресс человеческой цивилизации – спиралевидное бесконечное движение вверх. Это философский закон «Отрицания отрицания». Ты думаешь, рано или поздно она бы не стала относиться ко мне так же, как к бывшему мужу? Стала бы. И тут либо играй по ее правилам, либо пошел вон! Год, другой, и я бы ей надоел. Ты не замечал, у многих людей есть странная манера бросать использованные презервативы в окно? Замечал? Вроде бы дома у каждого есть мусорное ведро, а выкидывают в окно. Так вот, Сергей, я не хочу в один прекрасный день под прекраснейшими и бесподобными калифорнийскими звездами очутиться на пляжном песке выброшенным презервативом. А эта использованная резина никому уже не нужна. Она одноразового применения. Даже сборщики мусора брезгуют ее брать в руки. Веник, совок – и на свалку! Презерватив – на свалку мусора, человека – на свалку жизни. Все, поехали! Вроде бы пробка рассасывается.
У двенадцатиэтажного дома, первый этаж которого занимали магазины и офисы, стоял привычный набор транспортных средств, который как-то ночью собрался по случаю убийства Фаины.
Заметив знакомый автомобиль судебно-медицинской службы, Сергей, ухмыляясь, заметил:
– Кажется, кто-то отошел в мир иной.
Я обратил внимание, что висящая на углу видеокамера наблюдения должна прекрасно захватывать и дорогу вдоль подъездов, и сам подъезд, из которого, улыбаясь, вышел… начальник службы безопасности столь известной нам «Сибирской инвестиционной компании» Петров Алексей Прохорович.
– О, явление Христа народу. Иди-ка сюда, уважаемый! А ты что здесь делаешь?
– Александр Геннадьевич, я уже думал вам звонить! Тут вот какое дело, у нас программист, тот, который за младшей Сарибековой все бегал, Киселев Андрей Сергеевич, вчера поехал на обед и на работу больше не вернулся. Вначале на это никто не обратил внимания, а сегодня его мать звонит и говорит, что тоже не могла до него дозвониться вчера. Ну, она, эта его мать, пошла сегодня утром к сыну, а он мертвый лежит. Я подумал, что в этом что-то необычное, и позвонил следователю.
– Какому следователю?
– Скорнякову. Он когда меня допрашивал, сказал, что если что-то необычное случится, то сразу же ему позвонить. Я и позвонил. Неужели что-то не так сделал?
Тут я встал, развел руками:
– Что мне делать с дураками? На работе тебя, пропойцу, тоже Скорняков оставил? Или это я за тебя просил? Я вам, Алексей Прохорович, ясным русским языком дал наказ, что я должен первым узнавать любые новости, которые происходят у вас в фирме. Я так говорил?
– Я, это, подумал, что следователь главнее, вот ему и позвонил. Он же из прокуратуры, значит, он по всяким убийствам самый главный…
– Ах, он главный! Это верно. Это очень точно подмечено. – Я достал телефон, изобразил, что набрал Наталью. – Привет! У меня тут новое убийство или не убийство, пока не понять. Я тут долго задерживаться не стану, если, конечно, обстановка позволит. Я вот что тебе хочу сказать: я тут как-то за одного мужика тебя попросил, чтобы его с работы не выгоняли. Помнишь? Петров его фамилия, Алексей Прохорович. Наталья Ралифовна, каюсь, был не прав. Зря просил. Он твоего отца не уберег, зачем вам такой дармоед нужен? Гоните его, козла, в шею! – Я демонстративно щелчком сложил телефон.
– Сергей, пошли!
– Александр Геннадьевич, как же это?
– Попроситесь, любезнейший, к Скорнякову на работу. Он ведь главный, теплое местечко вам обязательно подберет. Какое? Ну, не знаю. Нужник чистить, двор подметать. Тоже работа! А в коммерческой организации, если ума не хватает, таким, как вы, не место.
В подъезде, пользуясь тем, что нас никто не слышит, я народными выражениями оценил и себя, и тупого начальника службы безопасности. Встречусь с Натальей, обязательно попрошу, чтобы выгнала.
На площадке десятого этажа нас встретил Щукин. Он ликовал.
– Мужики, дело сделано! Считайте, что убийство у нас в кармане. Суть такая: начальник службы безопасности позвонил Скорнякову и сообщил, что есть странная информация. Скорняков доложил Мальцеву. Мальцев, недолго думая, собирает оперативную группу – и сюда. Да, еще мать покойного позвонила в местное отделение милиции, и они послали проверить сообщение о смерти участкового инспектора. Так что когда опергруппа приехала, то в квартире были мать и участковый. В этой квартире портретов Сарибековой Натальи – как в картинной галерее. Конечно же, это всех заинтересовало, стали делать тщательный осмотр и нашли патроны. Представляете, патроны того же калибра и той же серии, что нашли на месте, откуда стреляли в сенатора. И еще, там есть в его альбоме фотография, на ней этот Киселев стоит с карабином. Естественно, точно с таким же карабином, как тот, из которого Сарибекова ухлопали. Это он, парни, он – убийца!
– А с чего он мертвый валяется? – спросил Сергей.
– После вскрытия скажут. На нем никаких следов насильственной смерти. И поза у трупа такая, характерная для падения после внезапной потери сознания. Может, сердце отказало?
– Сколько ему лет?
– Тридцать один.
– Рановато от сердечного приступа помирать. Но всяко бывает! Нам можно войти в квартиру?
– Александр Геннадьевич, да перестань ты! Обиделся, что ли? Заходите, конечно же. Сами посмотрите. Может, от нас что и ускользнуло, а вы увидите.
В дверях мы едва не столкнулись с санитарами, выносившими на носилках запакованное в черный пластик тело хозяина.
Прошлая квартира, Фаины, создавала убогое впечатление. Эта же была, как бы сказать, авангардной, необычной. Если экономка жила на работе, а домой приходила только ночевать, то покойный Киселёв жил в виртуальном мире, а значит, везде и нигде.
Кухня, в общем-то, походила на кухню. А единственная комната прямо пополам была перегорожена широким топчаном, который, судя по всему, заменял хозяину кровать. За топчаном, напротив окна, стояли два сдвинутых вместе стола, на которых красовались два компьютерных монитора. Посередине был раскрытый ноутбук. Под столами беспрерывно мигали несколько процессоров, на первый взгляд четыре. За столом, во вращающемся кресле, сидел незнакомый молодой человек и уверенно, быстро щелкал по клавиатуре.
Стены, стены в этой части комнаты были увешаны большими и маленькими плакатами, на каждом из которых красовалась Наталья Ралифовна Сарибекова. Прямо над столом – на фоне служебного кабинета Натальи молодой темноволосый мужчина обнимал ее за плечи. Оба улыбались: он – искренне, она – дежурной улыбкой, которой профессионально одаривала всякого в нужный момент. Мужчина, должно быть, хозяин квартиры. Не станет же он помещать на центральное место плакат, где кто-то другой обнимает его любимую девушку. Про себя я отметил, что Киселев был на голову выше Натальи и убийцей Фаины быть не мог.
