– Надеюсь я на тебя, девочка. Только на тебя… – прошептал седой Лис, придерживая за руку Тори, уже распахнувшую дверцу. – Без твоей помощи я могу подохнуть. Я знаю, ты ненавидишь даже слово «дружба», но я тебя действительно считаю своей подругой, и…
– …и захлопни пасть, козёл, не то сам попрёшься Стену прошибать. – Она вырвала руку и выпрыгнула наружу, в сырой, тасующий первые снежинки наступающей зимы ветер осенней набережной. Прямо поверх волос, кожи, одежды женщину начала заливать гибкая прозрачная плёнка. Словно выгнали её на жуткий мороз, облили водой, и та стремительно замерзала, на глазах превращаясь в серебристый лёд…
– Никому я не жена, не сестра, не дочь, не подруга, и у меня никого! Нету семьи, друзей, мужей и не будет. Никто мне не нужен, понял, да? Всё, что я делаю, я делаю исключительно для собственного удовольствия. Тешусь, понял?! В игрушки играю, развлекаюсь, чтоб от скуки не взвыть, понял?! Я никому ничего не должна, и мне никто ничего не должен! Человек человеку как бы волк! Друг друга все употребляют, используют и кидают. Каждый желает брать, но отдавать ни одна падла не торопится! Только любовники врут друг дружке ещё больше, чем друзья! Намотай на ус! Вдруг при мне сказанёшь словечко «друг»… клянусь, разыщу в реале, и помрёшь ты не от старости, понял?! Друх-х…
Она возмущённо фыркнула, выхватила из салона свой старомодный рюкзачок, гордо вскинула к небу подбородок, развернулась и, непонятным образом совершенно не оставляя следов, быстро зашагала вдоль парапета прочь, по направлению к Николаевскому.
На расстоянии обледеневшая, покрытая коркой льда Торнадо выглядела совершеннейшей девчонкой-веточкой, голорукая, тоненькая, стройная, невысокая. Ладная. Гордая. Ни от кого не зависимая. Разыскиваемая всеми на свете полициями и спецслужбами, частными и правительственными, а также организованными преступностями (русской, итальянской, украинской, ирландской, еврейской, афроамериканской, испаноамериканской, арабской, японской и, само собой, китайской в особенности) и просто отдельными индивидами всяческих мастей, которым ухитрилась перейти дорогу, тропу, канал. Вездесущая. Неуловимая. Коварная. Подлая. Безжалостная. Мстительная. Смертельно опасная. Бессердечная. ВОЛЬНАЯ.
Абсолютно ОДИНОКАЯ.
– Понял, понял… А когда ты проиграла самый главный в жизни спор, можешь не говорить, сам знаю. Ты даже не подозреваешь, сокровище моё быстроглазое, сколько я о тебе всякого разного напонимал как бы. Да уж, приспел твой срок расплатиться за понимание, вита моя… – пробормотал среброволосый старик, вылезая из машины и провожая взглядом удаляющийся тоненький девчоночий силуэт.
Когда человеческая фигурка вдруг, не прекращая движения, согнулась, смялась, трансформировалась в волчью, и буро-серая хищница канула в сырой туманной мгле, сгустившейся у здания Кунсткамеры, он коротко хохотнул, похлопал в ладоши, приложил их обе ко рту, послал вслед одинокой волчице два воздушных поцелуя и замахал обеими руками, прощаясь.
Его внимание было сконцентрировано на проводах, и поэтому он не заметил коротенькой зелёной вспышки, просверкнувшей в салоне. Возникнув на лишь мгновение, бегущая строка протащила по лобовому стеклу одно-единственное слово: АДЕЛАИДА.
От прощальных взмахов вскинутых рук лисья шуба распахнулась, большой мужчина поёжился от холода, чихнул даже, поспешно захлопнул заднюю дверцу, открыл переднюю и уселся за руль.
Дверца закрылась, двигатель зарычал, и «волгарь», бороздя протекторами раскисшее болото, припорошённое свежевыпавшим первым снежком, уехал в противоположную сторону, по направлению к Дворцовому.
Оставив по левую руку названный в честь приносящей людям радость дневного света богини утренней зари, а ныне являющий жалкое зрелище, стоящий на вечном приколе древний боевой корабль – сделавший свой главный выстрел ровнёхонько сто плюс два года назад, – потрёпанная чёрная автомашина свернула направо, на мост, неторопливо пересекла его… Уже новенький седан неприметного мышиного окраса выкатился с моста и, поддав газу, помчался по краю обширной площади к главному проспекту города.
…– Что ещё закажем, девушка? – спросила изнурённая, с помятым сонным лицом официантка ночной смены.
– Ничего, спасибо, – ответила Тори, и совсем обрюзгшая под утро крашеная тётка отвалила. Явно удивляясь, что клиентка с таким характе́рным тембром голоса не заказала ни спиртного, ни мяса.
Интерьер Публичного Сетевого Узла, в этом слое называемого Компьютерным Кафе, мало располагал к поглощению пищи, но Тори было наплевать на это. В здешних краях до сих пор не дотягивали до европейского уровня, хотя конкретно в этом городе не дотягивали самую малость.
Она прихлёбывала из баночки газированный кокосовый напиток и жадно поглощала овощной салат-ассорти, залитый ею толстым слоем соуса из пакетика, заказанного дополнительно. На столике ждали своей очереди «принесённые с собой» батончики. И плитка экзотического «Edem Garden Coast», невиданной контрабанды для среза реальности, окружающего её сейчас.
Скоренько проглотив импровизированное «оливье», хриплоголосая девушка сдёрнула обёртку с плитки и батончиков, сразу трёх. Терминал тем временем уже выполнил все заданные ею команды и тесты, отыскал введённый адрес и вошёл в оперативку.
Тори нацепила проекционные очки и отгородилась от помещения кафе с его убогим интерьером и немногочисленными посетителями. Сплошь квадратными и круглыми чайниками – полнейшими лохами и начинающими юзерами; она проверила специально, прокравшись во все терминалы заведения и подглядев, какой там хернёй страдают… Подавляющее большинство пользователей уже давно перешли на мобильные терминалы, и уцелевшие до сих пор заведения, подобные этому, доживали последние годы, если не месяцы.
Непосредственное соседство толкового юзера или опытного системного программера, а тем более настоящего взломщика ей сейчас было вовсе ни к чему.
Развёрнутая голографическая проекция открыла визуальный доступ. Кресло, стоящее в кафе, превратилось в сиденье автомобиля. Тори как бы расположилась позади водителя, выглядывая из-за плеча, через «окошко» заглядывая в пространство, расположенное перед лобовым стеклом транспортного средства.
Веб-камеры, с объективов которых перегонялась сюда «картинка», были смонтированы под потолком салона позади спины сидящего за рулём. Левый сектор проекции захватывал верхний край обтянутого кожаной курткой правого плеча, оттопыренное ухо и длинные пряди рыжих прямых волос.
В салоне включился аудиотюнер бортового терминала, и саунд-бластер кафешного терминала репродуцировал выловленную из волн бурлящего эфирного океана старую песню. Выхватили её примерно посерёдке «туловища», она ещё не заканчивалась, и голос певца не затихал. Хотя грустным был всё так же, который уж год.
«…у меня есть время, но нет сил ждать, и есть ещё ночь, но в ней нет снов… у меня река, только нет моста… и всё, что мне нужно… место для шага вперёд!..»
Мост через реку у неё теперь ЕСТЬ.
И место для шага…
Пальцы с обломанными ногтями управляли сетевым терминалом. Правая ладонь была просунута в «варежку» системы оперативного воздействия на виртуал, а левая бегала по продолговатому сенсорному коврику клавиатуры, влезая в программы, подчиняя их пользовательнице и время от времени отрываясь, чтобы отправить в рот очередную порцию шоколада, продукта полезного для мозговой деятельности…
