«Проблема стихотворного языка» – книга насквозь теоретическая (о вопросах прямо исторических речь здесь идет сравнительно редко), но и в ней Тынянов никогда не теряет из виду историческое качество своего материала. Историчность этой книги, так сказать, подразумеваемая. «Единство и теснота стихового ряда, динамизация слова в стихе… совершенно отличают самую структуру стиховой лексики от структуры лексики прозаической»
[45]. И Тынянов показывает, как в стихе «смысл каждого слова является в результате ориентации на соседнее слово»
[46]. Он показывает это, в частности, на примере стихотворения Блока:
В кабаках, в переулках, в извивах,
В электрическом сне наяву
Я искал бесконечно красивых
И бессмертно влюбленных в молву.
Анализ этих строк подтверждает чисто теоретическое положение. Но опирается он на историческую концепцию поэтики Блока и, шире, поэтики символистов, которые, «употребляя слова вне их связи и отношения к основному признаку значения, добивались необычайной интенсивности колеблющихся признаков…»
[47]. То же относится к истолкованию баллады Жуковского «Алонзо».
Небеса кругом сияют,
Безмятежны и прекрасны…
И надеждой обольщенный,
Их блаженства пролетая,
Кличет там он: Изолина!
И спокойно раздается:
Изолина! Изолина!
Там, в блаженствах безответных.
Подробно и точно Тынянов проследил, как подготовляется закрепление в слове «блаженствах» колеблющегося признака пространственности. Опять вопрос теоретический, но его нельзя было бы решить без проникновения историка в поэтическую систему Жуковского. Методологическая специфика Тынянова – в непрестанном скрещивании историзма с интенсивнейшим восприятием конструкции произведения.
4
Тынянов 30-х годов проявляет все больший интерес к тому, что в 20-х годах он называл дальнейшими социальными рядами. Ранний Тынянов мог недооценивать непосредственное значение этих «дальнейших рядов», но в своих историко-литературных работах он никогда не отрывал литературу от действительности. Напротив того, он всегда искал факт, который пружинит и подымает большое обобщение.
У него было острое исследовательское и писательское чутье факта и документа. Притом – ни малейшего документального фетишизма. «Есть документы парадные, и они врут, как люди», – утверждает Тынянов в заметке, предназначавшейся для сборника «Как мы пишем» (1930)
[48].
Тынянов искусно владел фактами – рычагами, от действия которых разваливались благополучные формулы ложноакадемической науки. Слепота на факты – вот характернейшая, по убеждению Тынянова, черта дурного литературоведения.
В 1964 году в десятом номере «Вопросов литературы» опубликована юношеская работа Тынянова «Литературный источник „Смерти поэта“» (публикация З. А. Никитиной). В 1914 году Тынянов подготовил этот доклад для Пушкинского семинария С. А. Венгерова. В статье девятнадцатилетнего исследователя (а это статья исследователя, но еще сидящего на студенческой скамье) ясно виден будущий Тынянов. Стержень статьи – открытие дотоле неизвестного факта: устанавливается связь лермонтовской «Смерти поэта» с посланием Жуковского «К кн. Вяземскому и В. Л. Пушкину» (1814), в котором идет речь о трагической судьбе драматурга Озерова
[49]. Это открытие обставлено анализом литературных отношений, жизненных обстоятельств, политической ситуации, стиховой структуры. Много точных подробностей. А главное – энергия мысли, которая ищет уже сжатое выражение, не вынося пустых мест, проходных фраз. Фраз в этой студенческой статье нет, но есть пафос – пафос любви к поэзии и к поэтам России, которую Тынянов пронесет сквозь всю свою недолгую жизнь.
В статье «Достоевский и Гоголь» (1921) научный метод Тынянова 20-х годов уже определился. В центре построения также фактическое открытие: «Село Степанчиково» Достоевского помимо социального обобщения содержит личный памфлет, речи Фомы Опискина пародируют гоголевские «Выбранные места из переписки с друзьями». Тынянов присмотрелся к текстам, к фактам действительности, к литературным отношениям и увидел то, чего до него не замечали: Достоевский не только учился у Гоголя, но боролся с Гоголем – чтобы стать Достоевским. Для Тынянова противоречия и борьба – неиссякаемая движущая сила развития литературы. Пародийное начало в «Селе Степанчикове» – найденный и подтвержденный щедрым материалом доказательств факт. Концепция этих отношений возникает на стыке литературы и социальной действительности; биография Достоевского, общественная позиция Гоголя служат ей материалом.
Тот же методологический принцип – в статье 1923 года «Пушкин и Тютчев». Литературный процесс есть борьба и движение вкось, Тютчев как «архаист» боролся с Пушкиным, и Пушкин, утверждает Тынянов, не имел оснований восторженно приветствовать нового поэта
[50]. В этой статье разработан фактический материал отношений Пушкина и Тютчева (история упоминаний или умолчаний Пушкина о Тютчеве, история появления стихотворений Тютчева в пушкинском «Современнике» 1836 года и т. д.). В то же время статья эта очень теоретична и для Тынянова принципиальна. Она опровергает концепцию безмятежной преемственности в литературе, ханжескую идею: все хорошие писатели любили и благословляли друг друга. Статья «Пушкин и Тютчев» на сложном материале утверждает простую истину: у больших писателей есть творческие принципы, поэтому они не всеядны (это не значит, конечно, что большие писатели стремятся искоренить придерживающихся других творческих принципов).
Стилистическая деталь, конкретный факт литературной и общественной жизни в процессе исследования растут, разветвляются, дорастают до исторического обобщения, до теоретической формулы. Все это можно найти и в более поздних статьях Тынянова. В статье «Пушкин и Кюхельбекер» история их отношений складывается из ряда заново истолкованных фактов: социальный состав Лицея, философские источники мировоззрения Кюхельбекера, вопрос об адресате лицейского стихотворения «К другу-стихотворцу», дуэль Пушкина и Кюхельбекера, Кюхельбекер как прототип Ленского и т. д.
В статье «Сюжет „Горя от ума“» речь идет о Чаадаеве, Кюхельбекере, Байроне – в их сложном соотношении с темой Чацкого. Каждый из них введен в статью с данными своей биографии – писателя и политического человека. Но разговор об этом – одновременно и разговор о проблеме сюжета в ее художественной специфике, о жанре комедии и ее национальных традициях.
