В момент последнего прощания не сожаление увидел Пьетро в глазах синьора Балу, но облегчение. Облегчение безжалостное, эгоистичное. Отец — самый кроткий из всех известных ему людей — избавился от комка непереваренной пищи, который держал в себе на протяжении большей части жизни.
Теперь эта тяжесть досталась Пьетро.
16
Тонкие струйки дождя, скрещиваясь, наползая одна на другую, скользили по окошкам и ветровому стеклу. За этой ширмой, сотканной из влаги, все казалось тусклым, исчезающим. Огни других машин сливались воедино, вырастали, попадая в фокус, потом пропадали и снова появлялись, будто миражи.
Пьетро Джербер сидел за рулем унылого универсала, сменившего после рождения Марко роскошный ярко-красный «альфа-ромео». Припарковавшись, психолог неотрывно смотрел на смартфон.
На дисплее — письмо Терезы Уолкер с прикрепленным к нему аудиофайлом.
…Мне очень жаль, что я вас в это втянула…
Первый сеанс гипноза для Ханны Холл.
…Когда вы его прослушаете, сразу перезвоните мне: остальное я сообщу на словах…
Пару дней назад, в то утро, когда Уолкер попросила его заняться этим случаем, коллега рассказала, что пациентка вдруг начала кричать, поскольку в ее памяти всплыло воспоминание об убийстве, которое произошло, когда она была еще маленькой девочкой.
Что изменилось со времени первого телефонного звонка? Что опустила Уолкер, чего не открыла ему?
Джербер надел наушники, соединенные со смартфоном, но так до сих пор и не решился начать прослушивание. Уолкер соврала. Во время той встречи случилось что-то еще. Поэтому она до последнего момента хранила секрет и не присылала запись.
… Да. Но я это сделала из добрых побуждений, поверьте…
Передумать ее заставило то, что обнаружил ее друг, частный сыщик: Ханна пыталась похитить ребенка, совсем маленького.
…На суде это не было доказано, но полиция подозревала, что Ханна Холл намеревалась похоронить младенца живым…
Пьетро Джербер глубоко вздохнул: парковка у супермаркета — идеальное место для укрытия, тут его никто не заметит. В конце зимнего дня люди торопились совершить покупки и вернуться домой. На Пьетро, запертого в салоне под потоками ливня, никто не смотрел, да и не мог его видеть. И все-таки он не чувствовал себя в безопасности.
Что бы ни заключала в себе эта запись, она смертельно перепугала коллегу.
…Я должна была сразу вам сказать, но слишком боялась…
Сосредоточившись, Джербер большим пальцем правой руки ткнул в дисплей. Довольно было простого жеста, легкого нажатия на иконку, содержащуюся в письме, чтобы открыть врата ада.
Шумы в магнитофоне. Микрофон устанавливается в нужной позиции, но все-таки что-то мешает.
«Ну что, вы готовы начать?» — слышится голос Терезы Уолкер.
Короткая пауза.
«Да, готова», — отвечает Ханна Холл.
Металлический звук: скрежет ключа в заводном механизме. Когда пружина завелась, звучит, хрипловато, романтический мотивчик.
У всякого гипнотизера свой метод погружать пациента в состояние транса. Джербер предпочитал метроном, банальный прием, но заключающий в себе некую элегантность. Синьор Б. использовал песенку из старого мультфильма Уолта Диснея. Другие попросту произносили усыпляющие фразы, должным образом модулируя голос, или варьировали освещение. Качающийся перед глазами пациента маятник или часы на цепочке придумали кинематографисты, как и вращающуюся спираль.
Уолкер прибегала к старой музыкальной шкатулке.
Музычка играла полторы минуты, потом темп замедлился. По мере того как звук стихал, пациентка все глубже впадала в транс, явственно представил себе Джербер.
«Ханна, я хочу, чтобы ты вернулась в прошлое… Начнем с детства…»
«Хорошо…» — ответила Холл.
Уолкер говорила доброжелательным, ободряющим тоном. По сути, это должно было стать началом нормальной терапии, направленной на то, чтобы упорядочить память. В складывавшейся атмосфере ничто не предвещало душераздирающего эпилога.
«Я объясню тебе, как мы будем действовать… Прежде всего найдем счастливое воспоминание: оно станет путеводной нитью, поведет нас в твое подсознание. Каждый раз, когда что-то тебя взволнует или покажется странным, мы вернемся к тому воспоминанию, и ты снова почувствуешь себя хорошо…»
«Согласна».
Долгая пауза.
«Итак, ты нашла что-нибудь?»
Ханна вдохнула и выдохнула: «Сад».
17
Папа способен безошибочно определить, когда начнется следующее время года. Ему достаточно взглянуть на корни растений. Или он чует, чем пахнет ветер, и предвидит, когда наступит лето или пойдет снег. Иногда по ночам он смотрит на небо и по расположению некоторых звезд указывает маме, какие семена лучше посеять в огороде.
Нам не нужно ни часов, ни календаря. Поэтому мы не знаем, сколько мне в точности лет. Я сама решаю, когда у меня день рождения: выбираю день и сообщаю об этом. Мама готовит торт из хлеба и сахара, и мы празднуем.
Стоит весна, мы недавно перебрались в эти края. Меня зовут Шахерезада, и дом голосов окружают плодовые деревья.
Сад.
За ним давно никто не ухаживал, но деревья не погибли, а разрослись на воле, так что все лето мы едим фрукты.
Дом стоит на вершине холма. Он невелик, но и с такой высоты можно много чего разглядеть. Стаи птиц, то взмывающие в небо, то парящие над землей, словно в размеренном танце. Облачка пыли, грозно преследующие друг друга между рядами деревьев. Иногда по ночам можно увидеть вдалеке необычное зарево. Мама говорит, что это фейерверк, люди запускают его в небо, чтобы отметить какое-то событие. Я спрашиваю, почему мы не там, вместе с ними. Ответа не получаю.
Прямо посередине дома выросла черешня. Такая высокая, что пробила крышу. Папа решил положить Адо под ней, пусть корни его оберегают. Но я думаю, что есть и другая причина: так Адо будет ближе к нам. Я люблю, когда мы все вместе, да и маме с папой это нравится.
Весна — хорошее время года, но лето еще лучше. Я жду не дождусь, когда наступит лето. Погода какая-то странная. То солнечная, то дождливая. Когда идет дождь, я обычно читаю. Но я уже прочла все книги, некоторые даже по нескольку раз, и мне скучно. Папа обещал, что найдет еще, но пока не нашел. Такая тоска. Тогда я решаю, что уже прошло достаточно времени с моего последнего дня рождения, вечером вхожу на кухню и торжественно объявляю, что завтра — мой праздник. Родители улыбаются мне, кивают, как обычно.
На следующий день уже все готово. Мама растопила дровяную печь, но не только затем, чтобы приготовить пресловутый торт из хлеба и сахара. Она настряпала столько всякой вкуснятины. Вечером нас ждет невероятный ужин, стол будет ломиться от еды, когда вернется папа, который ушел, чтобы поискать мне подарок.
