Бедная Гэбби! Неудивительно, что я никогда ни с кем ее не видела. У нее никого не было.
Джорджия облизнула губы.
– Разве не прелестно? Вот умора! Этот огрызок пытается убедить нас, что она у кого-то имеет успех. Пожалуй, я напишу ей здесь настоящее письмо – пусть знает, что никого не одурачила.
– Ты не посмеешь!
– Ой, не будь занудой! – Она прикрепила листок обратно, воткнув гвоздь в старое отверстие. – Впрочем, я придержу этот вариант, пока не придумаю кое-что получше.
Я схватила ее за руку:
– Только тронь ее письма еще раз, и я…
Она стряхнула мою руку:
– И ты что? Скажешь ей, что знаешь, что ее письма – фальшивка? Хотела бы я посмотреть на это!
– Я скажу декану – вот что! Я скажу декану, что ты вскрыла письмо Габриэллы.
– Вот как? Ты тоже в него заглянула!
– Но это ты мне его всучила!
– Я? Мое слово против твоего – сладкая булочка.
– Сс…
– А будешь трепаться, весь кампус узнает о поддельных письмах Габриэллы. Подумай над этим. – И она ушла.
Я была столь тиха на пути домой, что папочка спросил:
– Неприятности, Падди? Завалила тесты?
Я заверила его в обратном – мой академический статус был вполне удовлетворителен.
– Тогда почему траур?
Прежде чем я ответила, папочка предупредил меня, что согласно Первому закону джунглей у профессорского детеныша нет автоматического доступа к профессорско-преподавательскому составу.
– Но, папочка, ты же профессор!
– Студенческий материал, да? Лучше попотей над ним самостоятельно. Удачи!
Маме я тоже ничего не сказала, потому что с мамой свободный разговор невозможен даже чисто теоретически. Я ничего не сделала и только молча переживала. Бедная Габриэлла! На следующее утро она сняла свое «письмо» с доски объявлений и выглядела при этом радостной – мне же хотелось плакать. А когда я увидела ухмылку на лице Джорджии Ламмерс, то почувствовала в себе неодолимое стремление к убийству с нанесением тяжких увечий. Следующее «письмо» пришло в пятницу, и мне хотелось крикнуть ей, чтобы она не трогала его. Но я не смела. Все это походило на бомбу замедленного действия – наблюдать жалкое притворство Габриэллы и знать, что Джорджия собирается его разрушить, как только придумает что-нибудь достаточно мерзкое.
Я посетила офис регистратора в понедельник не для того, чтобы повстречаться с Джорджией – хотя я и не могла избежать ее, – а потому, что я репортер от первого курса для нашего «Глашатая». Одна из моих обязанностей – вести колонку «С днем рождения». Я просматривала файлы, отмечая даты от этой пятницы до следующего четверга. Имя Габриэллы обнаружилось в пятницу, и я решила послать ей поздравительную открытку через доску объявлений, пусть хоть на этот раз она получит настоящее письмо. Следующей я внесла в список имя Бан (Булочки) Петерсон. Ее день рождения совпадал с днем рождения Габриэллы. Булочка – президент Студенческого совета, капитан команды болельщиц и почетный капитан футбольной команды. По-моему, с ее стороны просто позор но захапать себе еще и день рождения Габриэллы. Я решила, что Габриэлла получит настоящую хорошую открытку.
Когда я закончила, Джорджия схватила мой список и спросила:
– Ну и кто у нас состарился?
Я ответила:
– Ты. – И забрала список обратно.
Она сказала:
– Не становись слишком большой для своей круглой шапочки, первокурсница! – А потом спросила: – Идешь на вечеринку Бан Петерсон? – И тут же добавила: – Ох, я и забыла! Она же только для старшекурсников.
Я посмотрела ей прямо в глаза:
– Двойной коктейль против обсосанного леденца, что ты тоже не идешь!
Она не ответила, и я с достоинством удалилась.
Я была страшно загружена на этой неделе. Мелкий растянул себе руку, мама отбыла на два дня, и дом держался на мне, кот подцепил паразитов, а я печатала курсовую для Клиффа. Я не вспоминала о Габриэлле до самого пятничного вечера, пока не остановилась у доски на случай, если появится письмо от Клиффа. Письма не оказалось, но зато было еще одно из писем Габриэллы, в конверте с ее напечатанным именем. И я вдруг с ужасом осознала, что забыла поздравительную открытку.
Я размышляла над тем, стоит ли надписать другую, чтобы она получила ее в понедельник, когда услышала: «Пссст!» Это была Джорджия Ламмерс. Она жестами показала, чтобы я прошла в офис. Мной овладело любопытство. Я подошла, и она утянула меня внутрь. Во внешнем офисе, кроме нас, никого не было.
– Спрячься, – прошептала она. – Если она кого-то увидит, то пройдет мимо. Она вот-вот должна быть. Уже пять часов.
Я отстранилась от нее:
– Кто?
– Габриэлла, конечно. Заткнись!
– Ха! – сказала я. – Она там уже была. Ее «письмо» к понедельнику уже висит.
– Много ты знаешь! Тише! – Она втиснула меня в угол, затем выглянула наружу.
– Прекрати толкаться! – сказала я и тоже выглянула.
Габриэлла прикрепляла что-то к доске, стоя к нам спиной. Она увидела конверт со своим именем, сняла его и поспешно ушла.
Я повернулась к Джорджии:
– Если ты что-то сделала с одним из ее писем, я пойду к декану.
– Ну так вперед! Посмотрим, далеко ли ты уйдешь.
– Ты прикасалась к тому письму?
– Разумеется, прикасалась – это я его написала. И что в этом плохого?
Тут она меня сделала: любой имеет право послать письмо кому угодно.
– Хорошо. Что ты написала?
– Какое твое дело? Впрочем, – продолжила она, – я скажу тебе. А то как-то обидно, чтобы ни с кем не поделиться.
Она покопалась в своем кошельке и достала из него бумагу. Это был машинописный черновик, полный пометок и исправлений. Вот что там было написано:
Дорогая Габриэлла!
Сегодня день рождения Бан Петерсон, и мы устраиваем для нее самую прекрасную вечеринку, какую эта школа когда-либо видела. Мы хотели бы пригласить каждого, но мы не можем, и Вы были выбраны как одна из девочек, представляющих младшие курсы. Мы собираемся группами, а потом встречаемся все вместе. Ваша группа встречается в семь часов в «Закусочной». Наденьте Ваш лучший прикид, и смотрите никому ни слова!
– Это – мерзкая шутка, – сказала я, – пригласить человека на вечеринку в чужой день рождения, когда у него в этот день собственный день рождения. Ты ведь знала, что у нее день рождения тоже!
– И что с того?
– Это низко, впрочем чего от тебя еще ждать! Как ты заставила их пригласить ее? Ты же не в комитете?
