Через некоторое время она потянулась, зевнула и довольно замурлыкала:
– Голодный?
– Думаю, что да. Да, голодный. Умей я колдовать в этом твоем ведьмовском логове, я принес бы тебе завтрак в постель.
– Это совсем быстро. Но спасибо. А тебе завтрак подать в постель?
– Ну нет, я сейчас приду толкать тебя под локти и вообще мешаться. – И Перри последовал за ней к пищеблоку. – Скажи мне, Диана, когда привезли все эти свежие фрукты?
– В основном тем летом. Я их размораживаю по мере необходимости. Папа выбирает для меня продукты. Он работает в этой области.
– Твой отец? Он жив?
– Конечно. Почему нет?
– А твоя мать?
– Тоже. Она хирург. А почему ты решил, что они умерли?
– Я не думал этого осознанно. Просто не думал об этом. Я был занят тобой и не успел расспросить что и как. Скажи, у твоего отца в доме есть ружье?
– Для чего бы это?
– Просто мне показалось, он может решить, что я нечестно поступил с нашей Нелл
[19].
– «Нечестно поступил с нашей Нелл»? Что это значит?
– Просто такое выражение. Я вот что хочу сказать: знай он о нас, не стал бы он категорически протестовать? Мы, может, и женаты, но никто ведь об этом не знает.
– И с чего бы это всем знать? И папе тоже, если мы не скажем ему сами? И даже если бы ты ему не понравился – а я уверена, что понравишься, – нам что за дело? Ему и во сне не приснится об этом сказать. Слушай, Перри, ты должен осознать, что брак как институт изменился до неузнаваемости. Мы уже как-то говорили об этом. Брак – это более не публичный контракт. Он находится строго в сфере личного. Мы с тобой любим друг друга и хотим жить вместе. Что мы и делаем. Следовательно, мы состоим в браке.
– То есть нет никакой церемонии и никакого контракта?
– Ты можешь провести любую церемонию, обратившись в нужную церковь. Но я надеюсь, что ты не попросишь меня об этом. Мне будет ужасно неудобно, и я себя почувствую… ну, запачканной.
Он нахмурил лоб:
– Я не понимаю некоторые ваши обычаи, дорогая, но то, что устраивает тебя, устраивает и меня.
– Мы могли бы составить контракт домашней экономики, если хочешь. Лично я бы предпочла не заморачиваться. У нас обоих достаточно хорошие кредитные счета, а такой контракт потребует целой бухгалтерии. Давай просто не будем затрагивать эту тему. Даже не будь у тебя вообще заработков, мы вряд ли смогли бы успевать тратить мой доход.
– Не хочу быть жиголо.
– Что такое «жиголо»?
– Мужчина, который разрешает женщине поддерживать себя материально в обмен на занятия любовью.
Ее губы задрожали, а глаза наполнились слезами.
– Перри, тебе не следовало говорить мне такое.
– Милая! Прошу… Прости меня, мне правда очень жаль. Я не хотел ранить твои чувства, но, клянусь небесами, я незнаком с обычаями этого мира-вверх-дном.
Слезы прекратились.
– Хорошо, дорогой. Мне нужно было сделать поправку на это. Но давай больше не будем о деньгах и контрактах. В этом нет необходимости.
После завтрака Перри вновь открыл тему семейных отношений:
– Ди, дорогая, есть всего одна вещь, которая меня беспокоит в этом современном способе жениться. Как насчет детей?
Она посмотрела на него спокойно и хладнокровно произнесла:
– Ты хочешь подарить мне ребенка, Перри?
– Что ты, нет. То есть нет, я не имею в виду «нет». Я думал, что хотел бы, если хочешь ты. Я не думал конкретно о нас, я думал вообще о детях. Погоди, а я что, уже? То есть ты думаешь, что это вероятно?
– Нет, пока мы не решим, что хотим этого.
– Это хорошо. То есть, конечно, это была бы честь и привилегия для меня, но есть ведь твоя карьера и что до меня… Слушай, Ди, так я могу быть отцом?
– Почему нет, Перри?
– Ты знаешь. Это не мое тело.
– Думаю, твое, Перри. Возможно, мы сумеем это прояснить.
– Предположим, ты просыпаешься как-то утром, а меня в этом теле уже нет. Что, если Гордон вернется?
Диана обняла его:
– Не думаю, что такое произойдет, Перри. Не спрашивай меня почему, я этого не знаю. Но все равно уверена. Ты спрашивал про детей. Дети уже не являются финансовым обременением, как это было в твои дни. Собственного кредитного счета ребенка вполне достаточно, чтобы поддерживать его – появившегося на свет человека. Ребенок может жить со своими родителями, если таково общее желание, а может расти в Центре развития. Если родители расходятся, ребенок может остаться с тем, с кем захочет.
– Звучит совершенно бессердечно.
– Все совсем не так. В основном дети проводят большую часть своих ранних лет с одним родителем или с обоими. Обычно родители настаивают на том, чтобы ребенок провел хотя бы год или два в Центре развития, чтобы быть уверенными, что он приспособлен к социальной жизни. Вот возьми для примера меня. Я жила с каждым из родителей по очереди практически все время, пока мне не исполнилось восемнадцать, за исключением тех двух лет с четырнадцати до шестнадцати, что провела в Центре развития.
– Ты сказала по очереди. Твои родители уже не в браке?
– Напротив. Но они не домоседы, а работа большую часть времени не позволяет им жить вместе. Вот тебе еще пример – мой сводный брат Фарион. Он сын очень талантливой актрисы, которая до безумия влюбилась в папу и хотела от него ребенка. Но они никогда не вступали в брак. Фарион рос почти все время в Центре развития, потому что ему его родители не нравились. Он был очень серьезным мальчиком, и оба они казались ему слишком легкомысленными. Или вот моя сводная сестра Сюзан; дочь мамы от другого великого хирурга. Не думаю, что они вообще были влюблены в том смысле, как ты это понимаешь, но уверена, что оба надеялись, что их ребенок будет гениальным хирургом. Сью всю жизнь жила с мамой.
– Это же какая-то полигамия.
– Нет, я на самом деле не думаю, что можно это так называть. Не существует обычаев против полигамии или полиандрии, если что. У меня есть две подруги, девчонки, они живут вместе. У них есть друг, мужчина, который большую часть времени живет с ними. Разумеется, я точно не знаю, но думаю, что они обе за ним замужем.
Перри покачал головой:
– Я этого не понимаю. Мне это кажется противоестественным.
– Не беспокойся, дорогой. Со временем ты поймешь.
В последующие несколько дней Перри был слишком занят, чтобы забивать себе голову опасениями и сомнениями. Он был счастлив, более счастлив, чем когда-либо в жизни. Или в жизнях, и в одной и в другой, – он не знал, как правильно сказать. Жизнь превратилась в пикник, медовый месяц, восхитительную и занимательную школу, рай для гурманов и страну лотофагов
[20] – все «в одном флаконе». Он часами слушал записи захватывающих событий, изучал новые технологии и подходы к науке – все в таком формате, в сравнении с которым образовательные инструменты его собственного времени выглядели неуклюжими и бестолковыми. Он бродил по горным снегам вместе с Дианой, наблюдал, как она репетирует свои танцы, вместе с ней слушал музыку и волнующие драмы, летал над сельской местностью на «Облаке» и проводил вечера в объятиях любимой. Их близость вызревала и росла. Диане нравилось слушать рассказы о его прежней жизни, о детстве в Канзасе, о его юношеском триумфе – когда он стал курсантом военно-морского училища, о его школьных днях, о жизни на службе, о всем том, что он видел и испытал.
