Через несколько минут последует мой доклад Неллу Ярду, старшему хрономастеру. После обычных вопросов он поработает немного с консолью, дополняя мастер-план своими замечаниями, и нальет мне стаканчик крепкого. Затем короткий сеанс на редакторе памяти избавит меня от воспоминаний, составляющих профессиональный риск. Таких, как Лиза, например. Несколько дней мне предстоит слоняться по станции, болтая с коллегами, завершившими очередную работу, пока не получу новое задание, никак на первый взгляд не связанное со старым. Я так никогда и не узнаю, кто послал ко мне карга и какого рода сделку тот заключил с агентом третьей эры – человеком в черном. Мне не суждено оценить своей скромной роли в стратегических планах Центрального коммутатора.
О чем едва ли стоит жалеть: панорама времени слишком широка, а узор на его ткани слишком сложен, чтобы поместиться в единственном мозгу. Гораздо полезнее сосредоточиться на текущей задаче, чем размышлять о тысяче мелких тупиков, составляющих жизнь хроноагента. Вот только Лиза…
Стараясь не думать о Лизе, я сосредоточился на физических ощущениях. В душном, жарком воздухе гудели насекомые, под ногами скрипел песок, по вискам и между лопатками струйками стекал пот, что внушало надежду. Нет, не сами по себе насекомые: просто очень скоро придут по очереди прохлада, негромкая музыка, ультрасауна, горячий обед и сон – возможность отключиться на настоящем воздушном ложе.
Я прошел по песчаному откосу на краешек оазиса через раскрытые ворота под сенью первобытных пальм; меня встретили два ясноглазых энергичных агента не на задании. Встретили по-приятельски, хотя и были мне незнакомы: такой стиль сам собой вырабатывается за целую жизнь мимолетных приятельских отношений. Они поинтересовались, как это принято, не слишком ли меня помяло на задании, и я ответил как полагается.
Воздух на станции с прошлого раза не изменился – такой же прохладный и свежий и такой же стерильный. Ультрасауна хороша как всегда, но я думал о ванне в пятнах ржавчины – дома… Обед не оставлял желать лучшего: филе из какой-то крупной рептилии с гигантскими грибами, креветки, салат из нежной сердцевины плаунов, контрастный десерт из мороженого с чем-то горячим, изготовленный по технологии, что останется неизвестной ближайшие шестьдесят пять миллионов лет, – но не настолько вкусный, как лимонный пирог с сухарной крошкой из рук Лизы. И как хорошо можно выспаться на воздушном ложе! Но все же на жесткой бронзовой кровати в душной комнате с дубовым полом и крахмальными занавесками на окнах у меня выходило лучше – когда рядом была Лиза.
Доклада о ходе миссии Нелл Ярд потребовал не раньше, чем я как следует выспался. Усталый, невысокого роста человечек на шестом десятке, Нелл Ярд имел кислое выражение лица. Повидав всякого, он более не удивлялся ничему. Улыбнувшись без особой радости, Нелл Ярд терпеливо выслушал мой рассказ, глядя в окошко. Похоже, вид из окна за пять лет не успел ему надоесть.
Старший хрономастер одобрительно кивнул, узнав, что мне удалось захватить ленту: карги чаще всего успевают самоликвидироваться, будучи загнаны в угол. На этот раз проблему решила пуля, посланная в резервный компьютер, – пришлось проявить немало изобретательности, усыпляя подозрения карга… Теперь, когда все осталось позади, я не ощущал ничего, кроме усталости. Мне надоело быть кем-то другим, надоела работа, заменяющая жизнь.
Это, однако, дело вполне обычное – нормальная депрессия после задания. Как только мне очистят мозги от ненужных воспоминаний и несколько дней отдыха избавят меня от неопределенной тоски, я буду снова рваться в бой.
Надеюсь, будет именно так; почему нет? До сих пор всегда получалось.
Нелл Ярд предложил повременить с очисткой памяти, пока не завершится анализ ленты; я раскрыл рот, чтобы воспротивиться, но прикусил язык. Не хотелось казаться нытиком.
День я провел, слоняясь по станции и думая о Лизе.
Процесс называется невротической сублимацией, оно же – принудительное вытеснение. Слова, каждому из нас хорошо знакомые, но знание почему-то не помогало. О чем бы я ни думал, мысли упорно возвращались к Лизе. Откусывая от экзотического фрукта дака – исчезнувшего с лица земли еще в юрском периоде, – я думал: «Лизе понравилось бы». Дальше я представлял, как приношу их домой в коричневом бумажном пакете из магазинчика на углу, как Лиза снимает с них кожуру и делает фруктовый салат – с кокосовой стружкой и жареным миндалем…
Этим вечером мы устроили пикник на белом песке у моря, где пляж загибался косой вокруг мелкой лагуны, где время от времени плескалось что-то крупное. Рыбы такими большими не бывают. На мысе и на песчаной косе, которая когда-нибудь станет островом, росли саговники, похожие на пивные бочонки с цветами по бокам и пальмовыми ветвями, торчащими сверху. Среди них попадались сосны, словно бы недоделанные, гигантские папоротники и мхи. Всякой поросли явно хотелось быть деревом. Зловредные насекомые еще не появились, летали только большие и неуклюжие – легкая добыча для мелких рептилий с крыльями, как у летучих мышей.
Сидя на песке, я разглядывал своих соратников: сильных, здоровых и красивых мужчин и женщин, плавающих и ныряющих в полосе прибоя. Со стороны моря ультразвуковой барьер отгонял ихтиозавров, резвившихся и охотившихся друг за другом, а в окопчиках по краям пляжа стояли часовые – на случай появления сухопутных людоедов. Костер мы сложили замечательный, из сухого дерева, собранного неподалеку, но несколькими миллионами лет позднее. Мы спели немало песен, пришедших из разных времен, и съели зажаренного целиком детеныша стегозавра, запивая белым вином, доставленным из Франции восемнадцатого века. Приятно чувствовать себя хозяином положения… Но я все думал о Лизе.
В ту ночь мне не спалось. Когда я проснулся, не было шести, хотя сеанс очистки памяти назначен на восемь утра. Съев легкий завтрак, я отправился погулять по пляжу. Порадоваться в последний раз мыслям о Лизе – и заодно усомниться в мудрости наших методов. Не упускаем ли мы чего-то важного?.. На такие вопросы не бывает ответов, но за размышлениями я незаметно отошел от станции на милю, а то и на две. Полчаса я просидел на песке, глядя на море и лениво размышляя, что делать, если из первобытных зарослей позади появится кто-нибудь большой и голодный. Оказалось, тема меня не трогает.
Такие мысли до добра не доведут, сказал я себе. Самое время вернуться и привести в порядок мозги. Скоро начну думать, как легко было бы шагнуть в камеру хронопорта и отправиться обратно в тысяча девятьсот тридцать шестой год – через десять минут после ухода…
Мои размышления прервал звук выстрелов.
Любопытно, как в моменты величайшего напряжения рассудок занимает себя пустяками. Оказалось, я уже бегу, разбрызгивая соленую воду там, где волны лизали берег на моем пути.
«Не будет тебе кондиционированного воздуха, не будет тихой музыки; не будет горячего обеда, не будет ни ультрасауны, ни воздушного ложа… И не будет, никогда не будет Лизы…»
Зарываясь в песок, я рванулся прямо через невысокий барханчик, миновал, спотыкаясь о корни, пальмовую рощицу на вершине и замер, глядя на станцию.
