Но в конце концов радость не может противостоять злу. Радость может только напомнить, за что ты сражаешься.
Это не всегда был ты, здесь, в этой комнате, со мной, полумертвым, висящим на стене. Когда-то это были они, очень далеко отсюда. Те, забравшие меня. Откуда они меня забрали? Да из какого-то обычного места. Ты также не замечаешь, потому что на самом деле даже не видишь их. Ты живешь там, но можешь жить где угодно.
Моя жизнь была не так уж и хороша. Не по твоим меркам, конечно. Для тебя она была странной, слишком тихой, сделанной из пустоты и протяженности. Не в те ворота игра. Там, где я и не заметил бы забора, ты крепко бьешься о него лбом. Не можешь перемахнуть его даже в прыжке.
Я был древесным лисом, водяным лисом, я не был рожден для пустыни. В самую счастливую пору своей жизни я жил на острове, который находился буквально в нескольких метрах от материка. Там была роща и пасмурный ручеек, уставший от людей, бросавших в него мусор. Ручей, выстланный по дну камнями, – приподнимешь один, а там вкусный рак притаился. Мне нравилось прыгать по речным камням на мелководье. Сидеть там, пока солнце пробивается сквозь деревья к воде, одаривая все сущее внезапным, но таким приятным вниманием, распространяясь и обнимая нас, поощряя рост нового и распад старого.
Солнце было звездой. Я знал это даже тогда. Я знал, что мы живем на планете. Я чувствую магнитные поля. Я чувствую, как вращается Земля. Я могу слушать, как болтают меж собой деревья, просматривать их собственную карту созвездий. Я знаю все куда лучше тебя. Лучше всех тех мудрецов, что написали об астрономии огромные труды.
У меня была самочка, и у нас были дети, и мы хорошо их воспитали, а потом они ушли, чтобы найти пары себе и приумножить наш род. Мы жили в пещерах, берлогах и заброшенных зданиях, увитых виноградными лозами. Всегда – близ реки. Всегда рядом с обласканными солнцем камнями.
И не было бы мгновения, подобного любому другому, как не было бы и ничего такого, что эти мгновения отличало.
Мы спали на деревьях, на ветвях, густо поросших мхом и папоротником. Это было наше ложе. Мы спали в жаркие сонные часы, вставали, чтобы поиграть, посидеть на солнышке и поохотиться на кроликов и мышей. Мы исследовали сердца заброшенных городов, вновь заросших сорняками и ежевикой, обживали оставленные кемпинги. Осмелев, мы стали много шуметь, но нам было все равно – особенно по ночам.
То, чего мы не знали, дитя мое. Но чувствовали. Причина, по которой мы начали предвкушать время, когда сможем быть по-настоящему беспечными: то был конец, а не середина, конец, а не начало. Время твоего рода подходило к концу. Мы знали это по оживленным местам, которые становились тихими, настороженными. Мы знали это по тому, как все меньше огней светило ночью, и по приросту бродячих собак (о, они такие неуклюжие, даже самые ловкие из них! Уж слишком сильно изменилась их исконная природа).
И все же ты кое-что у нас отнял. Даже тогда. Вымирание ожесточило тебя – возможно, и ты прознал о нем глубоко в душе своей.
Ты сжег часть леса на острове. Мы перебрались на материк. Мы жили в садах. Ты вырубил сады. Мы стали ютиться в тени газонов. Ты засыпал газоны гравием. Мы жили на крышах домов. Ты не мог забрать у нас небо; и его, и подземные ходы мы приберегли-таки для себя. На древе жизни людей мы висели яркими гирляндами – и люди умудрялись никогда не видеть нас.
Но мы-то видели.
Может быть, когда-то, давным-давно, здесь были мост и загрязненная речка. Может быть, однажды, в наших странствиях, мы проходили мимо охваченной огнем постройки. Может, мы знали. Может, я знал, что это значило.
Став беспечными, мы все-таки не дали себя погубить. Мы не попадались в капканы, под пули, не ели отраву. Человек всегда знал, как убить нас. Теперь люди роптали по всей стране. Недоуменные. Растерянные.
Тогда я был осторожен и мягок – юный, наивный. Я либо зарычал бы на тебя открыто, либо встал бы тихонечко в тени – и ты бы меня даже не заметил. Второе, конечно, лучше. Скорее всего.
Однажды меня похитили, и я стал Синим Лисом.
Меня привлекла какая-то летучая штука. Парящий дрон, сделанный из плоти и металла. Помню, я встал на задние лапы, чтобы получше его разглядеть. Как он сиял на солнце!
Люди явились гораздо позже. Тени. Металлический запах, как будто накликанный некими чарами. Звук из старого заброшенного здания, которое раньше всегда было безопасной территорией. Бледные люди, которые всегда приходят перед концом, которые сигнализируют о вторжении. И местные жители, завербованные ими. Говорящие глухими голосами и не отдающие себе отчета в том, что делают. До тех пор, пока их не вынуждают дать отчет. Люди, бездумно разрушающие собственные ареалы, отравляющие собственную пищу, притом – убежденные в собственной праведности.
Мне следовало быть осторожнее. Нет ничего такого, что нельзя услышать, если мир достаточно тих. И если мир не будет молчать, придется заставить себя умолкнуть. Так тихо. Что все звуки вокруг ничего не значат. Но я все равно ничего не слышал, по крайней мере в тот день. Попал в ловушку. Упал на пол в самом низу мира, кувыркаясь в темноте, на другой стороне, в чьих-то чужих угодьях.
В плече протянулась туго натянутая нить боли. Подступило головокружение, я зашатался и упал на листья и мох, в самую гущу улиток и дождевых червей. Там, внизу, где земля пахла раем.
Моя самочка наблюдала за ними из кустов. Она знала, что не сможет спасти меня, и я не хотел, чтобы она пыталась. И все же я смотрел на нее. Перед тем как сгинуть. Перед тем как раствориться, превратившись во что-то другое, не новое и не старое. Когда они увозили меня. Я все глядел ей в глаза.
Сентиментальная сказка. Сказка, о которой всегда нужно заботиться. А это значит, что тебе нет до нее дела. Почему же нам нет дела, если даже тебе есть дело?
Однажды я дошел до крайности, до самого края реальности, столкнувшись с невозможным. Я был болен своей силой, одурманен ею. Я думал, что нигде нет такого забора, за который я не пролезу – поверху ли, понизу ли. Думал – те места, что обнесены забором, на самом деле не опасны. Мой разум был диким местом, странные существа метались по нему в ночи. И я приветствовал их.
Ушел дальше даже того места, куда Компания всегда хотела меня отправить. Увидел больше, чем они от меня хотели. Возможно, это было прошлое, а не будущее. Возможно, все ответы остались в прошлом, а может быть, время идет совсем не так, как мы думаем. Может, когда мы движемся, мы сами задаем точку отсчета, а не она задается нам. Числа пронизывают этот мир и делают его таким, какой он есть: 3, обратный отсчет от 10, 7, вереница нулей.
Поправ все барьеры и заслоны, я прибыл в мир, где Луна была огромной-преогромной, цвета слоновой кости, изрытой оспинами. Она даже заслоняла Солнце над тем зеркальным близнецом Земли. В том странном краю все было живым, и ничто не было мертвым, даже мертвые, и я, прокладывая путь, не мог уловить ни одного хоть бы и смутно знакомого запаха. Зато там все говорило со мной – камни, вода, песок, растения.
