– Сейчас все данные заносятся в компьютеры, где и создается модель Вселенной и все протекающие в ней процессы, – начал рассказ энергичный парень со светлыми кучеряшками и большими серыми глазами. – В эти мониторы вы будете смотреть куда чаще, чем в звездное небо, ребята.
– Никакой романтики, – подмигивая Лене, томным голосом произнес смуглый Глеб – полная противоположность Артему.
– Зато летом уже после первого курса вас отправят на ознакомительную практику к самому большому в Европе телескопу в Карачаево-Черкессию.
– А если повезет, то к телескопу поменьше, но зато в Крым, – продолжал заигрывать с Леной Глеб.
– Учиться не тяжело, но нужно много читать и считать, впрочем, как и на любом физфаке.
– А еще у нас есть команда КВН, – снова влез Глеб.
– И как она называется? – с ноткой недоверия откликнулась Лена.
– «Белые карлики», – признался Артем.
Последовал взрыв смеха.
Оба парня посмотрели на Таню и уже не смогли отвести от нее взгляд. Эта открытая, полная очарования и гармонии улыбка пленила их, как и меня. Лена не умела так. Ее ужимистые скулы поднимались, обнажая пару верхних зубов, а верхняя губа странно закручивалась к носу. Такая комбинация уже больше походила на оскал, чем на улыбку.
Не всем девушкам дано смеяться так, как делает это Таня. Не все способны открыться настолько, чтобы не думать ежесекундно о своей внешности. Именно такие мысли уберегают даже самых красивых девушек от настоящего искреннего смеха. Вдруг у нее, не дай бог, тушь где-нибудь отпечатается или мимические морщины появятся раньше времени. Реже девушка боятся, что что-то застряло между зубов, даже не представляя, как я буду рад это увидеть, если она все же засмеется для меня по-настоящему.
Вдруг Артем неожиданно для всех вскрикнул:
– Кстати, мы же никого так и не нашли на роль Стивена Хокинга!
Тут он, широко улыбаясь, артистично протянул руки к Тане и произнес:
– Ты будешь нашим Стивеном Хокингом?
Моей ярости не было предела. Этот всемирно известный астрофизик был прикован к инвалидному креслу. Как этот хмырь мог так бестактно указать на Танину недееспособность?! Но как только я представил, что ударяю Артема в нос, Таня снова засмеялась и ответила:
– Да, конечно! Он же мой самый любимый ученый! Обожаю его!
Теперь я почувствовал, как невидимый кулак ударили в нос меня. Как это понимать? Она не обиделась. Лишенное всякого такта предложение нисколько не сконфузило эту хрупкую девушку, не унизило ее. Она лишь снова обрадовалась этому. Таня радовалась всему, что с ней происходит. Проявление глупости? Нелюбовь к себе? Недостаток собственного достоинства? Отнюдь! Лишь позже до меня дошло, что меньше всего инвалиды желают чувствовать жалость других и больше всего хотят быть нужными именно в том виде, в каком они есть. Но тогда я так и не прозрел. Совокупность собственных комплексов продолжала портить мне жизнь, понимание окружающих и отношения с Таней. Я насупился, и она это заметила.
– А мой друг? – подумав, что я ревную, она указала прямиком на меня. – Может, и он на что-то сгодится?
Глеб прищурил глаза и с наигранным видом профессионального режиссера ответил:
– Может, и сгодится. У Стивена, кажется, была ассистентка.
Мы снова дружно засмеялись.
Я не хотел участвовать, но почему-то ничего не ответил. Мое молчание было принято за согласие, и вскоре мы получили свои распечатки с текстом.
Таня изъявила желание готовиться к выступлению вместе, так как не доверяла моему актерскому таланту. Надо отметить, что его не было. Но для КВНа я, как оказалось, годился. Публика с таких «солдафонов» смеялась порой больше, чем с отличной актерской игры.
Таня же покоряла меня с новой силой. Она оказалась не только невероятно умной и осведомленной в массе вопросов девушкой, но и потрясающе смешной актрисой. Это было мое лучшее время, которое я вспоминаю с самыми теплыми чувствами. Мы проводили незабываемые вечера, когда я забывал обо всем на свете. Но как только я покидал ее дом, тревожные мысли о нашем будущем вновь приходили, начиная угнетать меня на пару с темными улицами. Этот долгий путь в сорок минут полностью менял меня и из окрыленного счастьем превращал в удрученного сомнениями. Мать все чувствовала, но молчала. Она не хотела более вторгаться в мое пространство. Знаю точно, она лишь надеялась, что все разрешится самым наилучшим образом. Один раз Таня позвонила, когда я выносил мусор. Я никогда не перезванивал ей. Скажу больше, я даже не знал ее номера. Или не хотел знать. Тогда я вернулся с пустым ведром, заметив на телефонной полке небольшой клочок бумаги.
– Таня звонила, – послышалось с кухни.
Не произнося ни слова, я просто спрятал ее телефон в свой блокнот, так и не перезвонив.
Таня никогда не обижалась. Она не требовала объяснений и всегда перезванивала мне сама. Было ли это отсутствием достоинства? Страхом не найти другого такого простофилю? Мыслей лезло в голову много. Правдой же оставалась абсолютная уверенность Тани в себе. Полная ее внутренняя самодостаточность, при которой ей не требовалось подтверждения извне относительно блестящего ума, природной красоты и очарования.
Выступление прошло великолепно. Нам долго аплодировали. Зрители никак не отпускали нас, даже когда мы уже скрылись за кулисами. Я— ассистентка Стивена Хокинга, с большой грудью из надувных шаров – увезла ученого на инвалидной коляске в левое закулисье. Таня сняла накладку из седых волос и большие очки без стекол. На сцене ребята доигрывали, а я с интересом наблюдал за ними. Это было и вправду безумно смешно. Я захохотал вместе с залом. Вдруг сквозь нестихающие аплодисменты она произнесла:
– Поцелуй меня.
Ее глаза наполнились эйфорией и нежностью. От этого взгляда мои колени непроизвольно подкосились. Я опустился и приблизился к ней. Ее аромат вскружил голову. Неведомой силой меня притянуло к ее тонким губам. Рука скользнула на хрупкие колени. Но они не дернулись от прикосновения. Не ответили дрожью стеснения. Не сжались в порыве страсти. Я вздрогнул. Бесконтрольно мои губы проскользнули к ее щеке и сухо чмокнули в нежную скулу. Уже в следующее мгновение я по-детски уперся лбом в ее плечо и тихо прошептал:
– Я не могу…
Кулису резко отдернул Глеб.
– Ребята, выходите. Вас все ждут.
Я поднялся и украдкой посмотрел на Таню. Ее глаза блестели больше обычного, и я понял, что они полны слез горечи и непонимания. Я вывез ее на сцену и, сделав два поклона, скрылся прочь.
Первое время я ждал ее звонка. Подпрыгивая на стуле и прислушиваясь к каждому телефонному разговору, я в страхе ожидал, что придется объясняться. Вскоре страх сменился непрерывным ожиданием, когда я с надеждой думал, что меня позовут к телефону, а из трубки прозвучит милый голос. Но вскоре я понял, что она не позвонит. Самому набирать было слишком поздно. Подолгу теребя в руках клочок бумаги с заветными цифрами, я полагал, что не найду оправдания целому месяцу молчания, и в конце концов решил оставить все надежды. Постараться забыть, отстраниться и жить дальше.
