– Держись, я вижу границу леса, – услышал я.
Была ли граница леса моим спасением, я не знал. Но спасением Алексея точно была.
– Оставь меня.
– Чего?
– Оставь меня. Я не выберусь.
– Не говори глупостей. Соберись. И-и-и-и… – протянул он, будто не решаясь произнести следующее, – молись!
– Я атеист.
– Ну да, конечно, я почему-то так и думал.
– Почему?
Мне уже плохо давалась речь, и я сокращал, как мог.
– Только атеист мог себя загнать в такие дебри.
Я видел последние деревья и корявые кусты. За этой границей светлело поле.
Слева пронеслась тень. Она поравнялась со мной, и я краем глаза видел, как в ее прозрачных руках мелькнул острый топор.
«О, Господи, спаси и сохрани», – вырвалось непроизвольной мыслью, и я зажмурил глаза. По ногам чередой острых игл ударили колючие кусты.
Теперь мы бежали по высушенной траве. Алексей оглянулся и, притормаживая, опустил меня на землю.
– Они отстали, – мучаясь отдышкой, произнес он.
Я поднял голову и увидел их стоящими в ряд на самой границе леса. Убедившись, что они не пытаются продолжить свой путь, я опустил голову. Звездное небо непрерывно кружилось. Далекие звезды расплывались и убегали от взора. Тошнота подобралась к горлу, и меня вырвало на землю. Ужасное чувство, такое изнуряющее, практически парализующее – тошнота. Она заставляла меня страдать пуще остального и ненавидеть все вокруг.
– Молитва? Хе-хе… – уже очень медленно я шевелил языком. – Поможет? Правда?
– Если ты думаешь, что молитва – это просто слова, то ты дурак.
– Если, по-твоему, это святые слова, то дурак – это ты.
Я был рад своему ответу, и даже рад, что смог все это произнести.
После рвоты звезды ненадолго остановились. Я тосковал по ним. Как давно я не смотрел в звездное небо? Очень давно.
– Молитва – это вера. Вера в будущее, в помощь. Как раз то, что тебе бы сейчас не помешало.
– Так что? Кхе-кхе… – я почувствовал вкус крови во рту и поперхнулся, – мда… Что, имя Христа мне поможет?
– Можешь хоть к Будде обратиться, если знаешь как. Главное не молчать.
– Это мое право. Хочу – говорю с соседом этажом выше, обухо… олухо… одухотворенно подняв глаза ввысь. Хочу – молчу.
– Это верно, пока ты считаешь, что Бог где-то недостижимо высоко.
– Так где же он? – вытирая кровь о байку, насмехался я.
– Вот здесь, – рука Алексея коснулась моей груди – того места, что часто называют солнечным сплетением, и где размазал кровь.
Признаюсь, было больно смеяться, но умирать идиотом пока не хотелось.
– Так, когда я молюсь, я говорю сам с собой?
– Когда ты молишься, ты говоришь с божественной частью себя.
Лежа здесь и сейчас, я был рад, что он завел разговор о религии – моем наболевшем. Это помогло выдернуть меня из пучины воспоминаний, сосредоточившись на настоящем моменте. Верил ли я в Бога? Не знаю.
Глядя на толпы озлобленных фанатиков в церквях, слушая просьбы пришедших на службу и читая о жизни самих священнослужителей, мне не хотелось верить в Бога. Как-то в одном кино я услышал: чтоб поверить в Бога, надо узреть дьявола. Что ж, дьявола я сегодня узрел, но все равно мне этого не хватило. Похоже, я слишком много видел дьявольских дел руками верующих, чтоб реальный черт заставил встать в ряды христианства.
Алексей снова приподнял меня, и впереди я узрел два поля. Они плавно переходили друг в друга, утопая в розовой дымке. Туман практически растворился и лишь рваными остатками прокрывал леса у горизонта. Я с облегчением вздохнул. Кошмары ночи были позади. В ста метрах виднелась проселочная дорога, уводящая между полей к деревне. Уверен, там найдется телефон, чтоб позвонить родителям на домашний. Слева виднелся одинокий конус местной церкви. Ее деревянный крест погнулся и был совсем черный, а зеленая обшарпанная крыша, казалось, вот-вот провалится. Это сооружение благодаря остаткам тумана выглядело парящим над землей и этим оптическим фокусом надолго притягивало взгляд.
– Не хочешь зайти? – вдруг спросил Алексей.
– Да я не особо верующий…
– Не особо верующий? – он рассмеялся.
– Что смешного?
– Что значит твое «не особо верующий»? – продолжал он с улыбкой.
– Ну, меня крестили, когда я был ребенком и не мог сделать выбор сам.
– Так, значит, ты не веришь?
– А во что верить? Вся религия – обман на обмане!
– И то верно… Но если люди продают тебе фальшивое золото, это не значит, что настоящего не существует. Тебе лишь следует научиться отличать одно от другого.
У меня не было на это ответа. Я не хотел уходить в философствования, но и в церковь заходить тоже не было никакого желания. Это лишняя трата времени, которого у меня не было. Мы спускались к дороге, и мои ноги повело. Они скользнули вниз по траве, и я всем телом грохнулся на землю. Спину свело невыносимой болью, отдавая в затылок. Алексей торопливо поднял меня.
– Давай, держись! Несколько шагов, и мы там.
Я повернул голову и увидел угол деревянной церкви. В высоком окне поблескивали свечи, озаряя своим теплым светом все помещение.
Я чертовски не хотел заходить туда, но мой спутник уже не спрашивал. Он тоже был на пределе своих возможностей. До деревни было на порядок дальше, тогда как высокие ступени церкви были всего в пяти шагах. В конце концов, это просто сооружение, где я могу попросить помощи, как в любом другом месте.
Нам открыли дверь, и воздух мгновенно душным ладаном согрел меня за несколько вздохов. Этот запах обычно раздражал, но сейчас он успокоил.
– Что с ним? – раздалось над головой. Он был моложе Алексея. С такой позиции я мог его только слышать.
– Не знаю. Я еще не осматривал его.
– Верующий?
– Нет.
В щели приоткрытых глаз влился теплый свет свечей, и спина коснулась жесткой скамьи. Из последних сил я повернул голову, стараясь увидеть этого парня. Он прошел совсем рядом, но я смог различить лишь черную рясу. Шею защемило, и теперь я практически не имел сил шевелить ею. Стараясь осмотреть как можно больше пространства, глаза наткнулись на икону. Глубокий изможденный и даже немного страшный взгляд пробрал меня, словно морозный сквозняк. Он смотрел прямо на меня. И как они их рисуют? Куда бы ты ни спрятался, эти портреты повсюду сверлят тебя взглядом. Судя по терновому венку и кровавым подтекам, это был Иисус.
«Ну что, поговорим? – начал я свой монолог. – Думаю, когда приедет скорая, я буду уже мертв. Знаешь, мне не жаль себя и свои мечты. Плевать. Не сбылось и ладно. Но жаль маму. Мне очень жаль ее. Прошу тебя только об одном…»
