– Тут есть другой ход, тоннель под землей, что соединяет все крылья больницы, – прямо на ухо прошептала тетя Маша.
Я развернулся, полный решимости вновь выйти на лестницу, но всё пространство позади нас кишело не упокоенными духами. По спине пробежала холодная волна ужаса, а ноги упорно отказывались сходить с места, ловя сотни мутных немограющих взглядов.
– Что делать? Они надвигаются, – на гране истерики шепнула тетя.
– Обратного пути нет, надо прыгать, – поворачиваясь лицом к пропасти, произнес я.
– Что?
– Просто надо принять, что у нас нет тела, тогда всё получится.
– Я не знаю, я не уверена…, – затараторила она, когда я крепко сжал её руку и закрыл глаза.
Отчетливо поверив, что стою на другой стороне обвала, я вдруг почувствовал под ногами мелкие камни. Они трещали и лопались, оставляя под подошвами песок. Я нерешительно поднял веки. Перед глазами зиял обрыв, в который прямо из-под ног мелкими осколками ссыпался серый песок цемента. Шокированная тетя Маша пятилась в темноту, покидая опасный обвал. Я последовал её примеру и сделал уверенный шаг назад.
Оставляя пристальные взоры помутневших от смерти глаз, мы направились в темноту западного крыла.
– Надеюсь, самое страшное уже позади, – вздохнула моя тетя.
– Я бы на вашем месте собрался б с силами.
– Почему? – вздрогнула она.
– Думаю, даже призраки боятся сюда ходить.
Она лишь с тревогой посмотрела на меня. Мы двигались дальше, пол начинал крошиться, а линолеум местами проваливался черными обгорелыми дырами. Стены поделила надвое осыпавшийся от штукатурки бетон и выцветшая зеленая краска, по которой кто-то разбросал фонтаны испражнений и чёрные отпечатки рук.
– Как тут отвратительно. Но, где все палаты?
Сначала не обратив на это внимание, теперь я понял, что тетя Маша права. Коридор состоял лишь из стен, в которых не было и намека на былые палаты душевнобольных. Где-то высоко так же желтели искусственным светом решетчатые окна, а под потолком болтались наполовину оборванные железные лампы. Вдруг в тишине за стенами послышались стоны.
– Что это? – отшатнулась моя тетя.
Из-за стены вопили и плакали, звали на помощь и истошно орали. Сквозь весь этот звуковой напалм можно было различить даже слова одинокой молитвы. Проверяя каждый шаг, мы брели в темноту неизвестного, как вдруг по левую сторону появилась одинокая железная дверь. На ней странным символом облупилась коричневая краска, чем-то напомнив перекошенную четверку. Это была одиночка, и там было тихо. Мы не собирались заглядывать, зная, что палата Стаса в самом конце крыла, однако поравнявшись с небольшим окошком, глаза сами скользнули внутрь.
– Постой! – вдруг отдернула меня тетя Маша. – Это же…
Она застыла в нерешительной позе.
– Кто там?
Я подошел ближе и увидел белесую голову мужчины. Он смирно сидел на кровати, упершись лбом о сложенные колени, а его светло-серая пижама была чиста и опрятна.
– Это же Станислав! – прошептала тетя Маша, потянувшись к дверному замку.
Тот оказался наполовину вырван, безвольно вися всего на одном шурупе. Дверь, заскрипев, отворилась. Мужчина вздрогнул и поднял на нас свои приятные светлые глаза.
– Мария Павловна? Уже пора? – вдруг тихо произнес он.
– Станислав, здравствуйте! – сдерживая слезы, процедила тетя Маша.
– Я плохо спал эту ночь. Приходил Олег, показывал мне рожи. Признаться, не особо впечатлил, я почти все уже когда-нибудь видел, но вот одно было по-настоящему жутким. А как спали вы?
Я видел, как она терялась с ответом, молниеносно осушая свои щеки, чтоб не выдать накатившей истерики.
– Я спала? Хорошо…
– Тогда пойдемте? Всё готово?
– Готово? Для чего? – никак не понимала она.
– Ну, для заседания. Вы налили Лукреции святой воды в стакан? Спрятали крест под её сидением?
– Но… Вы… Но, я…, – совсем запутавшись, тетя Маша просто закрыла лицо руками и принялась всхлипывать.
Я тоже растерялся. Помня историю Лукреции, я понимал, что Станислав, умерев, всё ещё смирно сидел в камере, готовый помочь своему лечащему врачу и женщине, которая ему искренне нравилась.
– К вам кроме Олега не заходили санитары? Двое, такие слегка светящиеся?
Станислав поднял высоко брови.
– Светящиеся? Нет, точно таких не видел.
– Теть Маш, нам надо уходить. За ним придут, – тихо прошептал я, повернувшись к её заплаканному лицу.
– Я не могу оставить его здесь. Ты не понимаешь, в его смерти есть моя вина. Если б я его не впутала в это все, он бы…
– Никто не знает, что бы тогда случилось. Винить себя неправильно.
Она взяла мои руки и тихо произнесла:
– Неважно, Антон, неважно. Я просто не могу его здесь оставить. Ты знаешь, как вызвать тех санитаров?
Я отрицательно покачал головой.
– Единственное, что я знаю точно – это то, что они приходят, когда мертвый готов с ними уйти.
Тетя Маша повернулась к кровати и, сделав пару шагов, присела на её край.
– Станислав? Вы умерли, – нерешительно начала она. – В ночь перед заседанием ваше сердце остановилось. Я очень переживала вашу смерть, и если б мы узнали друг друга при других обстоятельствах, я желала б пробыть с вами в мире живых как можно дольше.
Он спокойно изучал её прозрачным взглядом, а затем коснулся руки.
– Благодарю, что сказали мне. Мир живых мне был безразличен до вас, Мария Павловна. Но если в этом мире вы всего лишь гостья, то я предпочел бы встретиться со своей покойной супругой.
Она торопливо закивала, забыв время от времени осушать совсем намокшие щеки.
– Идите к ней, Станислав. Вам больше некого здесь ждать.
Из коридора послышался разговор молодых парней. Вскоре вместе со свечением в палату зашли санитары.
– Отведите меня к моей Ольге, – попросил седовласый мужчина, поцеловав руку тети Маши.
– Вставай, пойдём, – немногословно ответил тот, что светился больше.
– Ребят, где мне найти Женю? – вдруг невпопад спросил я.
Они резко повернулись ко мне, а после обменялись взглядом.
– Отсюда вряд ли. Она на восьмом кругу. Почти самый ад.
– Но как мне туда попасть? – смутился я.
Если они не знают, то уж, пожалуй, не знает никто.
– В самом конце восточного крыла есть спуск! – со странной интонацией произнес тот, что испускал меньше света. – Кстати, вас, Мария Павловна, в кабинете сильно заждались. Мы вас проводим.
