По телефону Юля показалась мне весьма утонченной и чувствительной девушкой, что неудивительно – она была актрисой и натурой творческой. Кроме того, я почувствовала, что эта молодая женщина, пройдя через ужасные испытания, была все еще полна мужества и особого, редкого в наши дни благородства. Помню, Юля все время повторяла: «Верь, Света, мы вернем своих детей! Я выиграла суд, и я верну свою дочь! И ты обязательно вернешь! Я буду молиться об этом». Юля держалась за этот верный образ как за спасательный круг.
В тот вечер я оделась и вышла из нашего офиса в типичный питерский двор-колодец, а из него нырнула в холодную осень, окутавшую набережную канала Грибоедова. Юля Юдинцева вышла навстречу. Я представляла ее дом на набережной, который непременно имел свой двор-колодец. Наверное, каждый, кто живет в городе дворцов и каналов, носит в себе «колодец». Около Спаса на Крови мы впервые встретились. Помню, первые слова, которые произнесла Юля, присмотревшись ко мне, были:
– У тебя добрые глаза, Света, значит, ты выиграешь суд! – она сказала это безапелляционно, не терпя возражений. В ответ я лишь улыбнулась. Долго гуляя по ночному Питеру, мы обменивались опытом и не сомневались в непременной победе добра над злом. В тот вечер мы говорили о судьбе, о наших девочках и обо всем, что наболело. К своей надежде я прибавила Юлину, а Юля к своей – мою, и надежды стало вдвое больше.
Спустя неделю, я заехала за Юлей, чтобы вместе пойти на прием к уполномоченному по правам ребенка в Санкт-Петербурге. Помню, как рядом с Университетом культуры на Дворцовой набережной, где я когда-то училась, ко мне подошла хрупкая, высокая девушка. Юля выглядела словно графиня – в длинном силуэтном пальто, с неброским макияжем, в дымчатом берете. Образ завершали винтажная шаль и едва заметная брошь. Если бы в руках у Юли не было огромной сумки с документами, то девушку можно было бы принять за парижанку со старинной открытки или за музу Александра Сергеевича Пушкина – он бы ее точно мимо не пропустил. Уезжая с места, где, кстати, Пушкин устраивал свидания с Натальей Гончаровой, я продолжала рассматривать Юлю, восхищаясь ее стилем и непопулярной нынче скромностью. Она вполне могла бы появиться на обложке модного журнала, если бы подобные выпускались в эпоху царей и русских императриц. Меня поражала ее способность, несмотря на войну, следить за собой и сохранять столь яркий и безупречно женственный образ. Оказалось, что у Юлии действительно дворянское происхождение, она была потомком графини Протасовой, подруги Екатерины Второй. Юля выросла в окружении старинных кукол, которые коллекционировала еще ее бабушка. Коллекция передавалась по наследству, и Юля могла часами рассказывать об эпохах, свидетельницами которых стали ее куклы. Жаль только, что Юлина дочь, спрятанная от нее во Владимирской области, не слышала этих чудесных историй.
По дороге в кабинет омбудсмена мы попали в пробку и несколько раз объехали Марсово поле. Беседы о Юлиной жизни, учебе, работе в Америке, об успешной карьере в модельном бизнесе, истории о режиссерах и фильмах, в которых ей предлагали сниматься, не давали нам сосредоточиться на дороге. Казалось, что для девушки, которая сидела рядом со мной, была уготована блестящая, как фейерверк, и яркая, как карнавал, жизнь. Но взгляд ее потухших глаз говорил о другом.
Рассказ Юли был похож на захватывающую кинодраму. Однажды ей удалось, несмотря на преследование, вывезти дочь из Владимирской области. Юля смогла добраться до ближайшей гостиницы в Подмосковье. Заперевшись в номере, одной рукой она обнимала свою девочку, другой писала письмо президенту, моля защитить от произвола – по решению суда ребенок должен был вернуться в Петербург и проживать с мамой. Два листа согнутой пополам бумаги и буквы, выведенные дрожащей материнской рукой, увидела вся страна, но вот сам адресат почему-то не отреагировал. Вскоре в отель ворвались неизвестные во главе с Паниным и снова вырвали Нюсю из рук Юли, а она сама попала в больницу с кровотечением. Неужели такое бывает? Неужели меня ожидает то же самое?
Спустя пару часов мы все же подъехали к зданию аппарата уполномоченного по правам ребенка на Фонтанке, где по счастливому совпадению ровно в четыре часа был назначен круглый стол. Обсуждалась такая же проблема, как у нас. Евгения Чахоян была насильно разлучена с сыном. Естественно, мы с Юлей об этом не знали. Не дав снять верхнюю одежду, нас спешно провели в большой зал, где за овальным столом уже собрались общественные активисты, юристы, работники аппарата, сама омбудсмен и героиня встречи – Евгения Чахоян. Мы с Юлей заняли места за общим столом и просто обомлели, когда спустя несколько секунд началось жаркое обсуждение проблемы семейного киднеппинга. Надо же было так долго сюда ехать, чтобы приехать как раз в нужное время!
Поначалу на нас не обращали никакого внимания, однако ситуация изменилась, как только мы представились. Оказалось, что за одним столом перед омбудсменом предстало целых три матери, у которых похитили детей! От неожиданности мы и сами растерялись, так как привыкли общаться с чиновниками поодиночке. Евгения Чахоян – приятная миниатюрная женщина с короткими рыжими волосами и решительным взглядом, Юля Юдинцева и я растерянно переглядывались, внезапно осознав, что теперь мы одна команда.
Евгения, в отличие от нас с Юлей, сама была юристом. Она уверенно апеллировала к статьям уголовного и семейного кодекса, а также УПК, ГПК, цитировала международное законодательство. Евгения не просила помощи, а вела профессиональный диалог со специалистами из аппарата по правам ребенка, призывая их вмешаться и наказать отцов-разлучников, которые злостно нарушают права детей. До знакомства с Евгенией мне приходилось общаться с чиновниками лишь на языке своих материнских слез и эмоций, а формальный стиль протоколов и юридических заявлений был от меня бесконечно далек.
Евгения уже 10 месяцев была разлучена с сыном Артуром, которого у нее отобрал муж-чиновник путем применения физического насилия. Из рассказа Евгении на круглом столе я поняла, что суд никак не может определиться, на чьей стороне правда. Отец-чиновник продолжал самоуправное удержание ребенка на своей территории, пока Евгения билась в правовом вакууме. Евгения настаивала на конструктивных и слаженных действиях всех служб, которые собрались на круглом столе. К сожалению, конструктивный разговор не клеился, назревал конфликт. Общественность требовала решительных действий от госорганов. Органы же открыто признавали свое бессилие в деле Евгении Чахоян и ее мужа-чиновника, который на каждом углу называл супругу сумасшедшей. Все уповали на суд.
Но что суд? Все за столом видели, как Юле Юдинцевой было тяжело держаться на плаву. Перед ней на столе лежали документы с судебным решением и обширная переписка с судебными приставами о невозможности его исполнения. История Юли уже два года не сходила с обложек таблоидов, все с упоением обсуждали личную жизнь актера Панина, и даже ток-шоу «Пусть говорят» не раз вызывало супругов на публичную дуэль. Поэтому ничего нового Юле говорить не пришлось, всем присутствующим была хорошо известна каждая деталь ее громкого дела.
– Сегодня в законодательстве проблема заключается не только в отсутствии административной ответственности за то, что родители, а также другие родственники похищают друг у друга ребенка, препятствуют встречам и даже доступу к ребенку. Проблема состоит в том, что сегодня закон вообще не регулирует то, каким образом определяется место жительства ребенка, когда родители проживают раздельно. То есть этот вопрос вообще не решен! – сказал один из сотрудников аппарата и развел руками.
