Люди за столом негодовали:
– Чем вы можете помочь этим несчастным матерям и их детям?
– А чем может помочь омбудсмен? Мы лишь следим за соблюдением законных прав несовершеннолетних. Но раз ребенок после развода, по большому счету, живет в воздухе, то такой ребенок как бомж – у него нет определенного места жительства! Закон это не регулирует, – упирались представители аппарата. – От себя мы готовы выступить с инициативой в Законодательном собрании. Но для этого необходимо выработать поправки.
Евгения Чахоян открыла Уголовный кодекс и обратилась ко всем собравшимся:
– Коллеги, я считаю, что законом определена ответственность! Почему же при имеющихся нормах закона мы не можем их реализовать на практике? Почему существующая статья 126 Уголовного кодекса о похищении человека не распространяется на биологических родителей ребенка? Я обращалась в милицию с заявлением. Но в ответах из правоохранительных структур мне сообщали абсолютную чушь; будто у похитителя должен быть мотив, в то время как родной родитель имеет полное право распоряжаться судьбой своего ребенка.
Кто-то из присутствующих подхватил этот аргумент:
– В Конвенции о правах ребенка, ратифицированной нами 20 лет назад, а именно в 59-й статье, сказано, что нельзя малолетнего ребенка разлучать с матерью без уважительных причин, а до семи лет ребенок считается малолетним.
Дискуссия продолжалась несколько часов и свелась к тому, что уполномоченный по правам ребенка в рамках нынешнего законодательства ничем помочь не может. Сразу после круглого стола я усадила Женю, Юлю и нескольких общественных активисток в машину и отвезла в офис на канал Грибоедова. Там нас встретил Кирилл Палыч, и мы устроили уже свой круглый стол.
Предложение объединить усилия было воспринято единогласно и без колебаний, только все вместе мы могли сдвинуть эту неповоротливую и глухую машину с места. Обменявшись координатами, мы подумали о создании общественной организации, в которую могли бы войти такие же разлученные родители, а также правозащитники, психологи и другие гражданские активисты. Медлить не хотелось, и без того наша борьба превратилась уже в ежедневную работу.
Глава 14
На студии документальных фильмов, где я раньше работала, у меня осталось много друзей. Я позвонила Алине Рудницкой, призеру многих международных фестивалей документального кино. Алина уже слышала о том, что произошло со мной, Юлей и Евгенией, и тут же отозвалась. Она приехала со своими камерой и микрофоном ко мне в офис на канале Грибоедова. Той же ночью мы записали видеообращение к президенту России, состоящее из трех историй – про разных, но одинаково страдающих матерей, разлученных с детьми. Через некоторое время видео было смонтировано и выложено на YouTube. В то же время кто-то принес нам бумажный буклет с анонсом предстоящего Первого Общероссийского форума по защите прав детей. Не было никаких сомнений в том, что нам необходимо выступить на этом мероприятии, чтобы донести проблему до тех, кто принимает решения на уровне правительства. Тогда же мы решили провести перед зданием форума одиночные пикеты, а также подготовить листовки с портретами наших детей и обращением к депутатам, губернатору и всем, кто имеет отношение к семейной политике государства. Алина Рудницкая согласилась фиксировать наши действия на камеру. Впоследствии эти кадры легли в основу документального фильма, ставшего для Алины Рудницкой самым длительным и мучительным за всю ее режиссерскую карьеру.
Несмотря на все усилия, дело не двигалось. Панин, Проценко и Чахоян не возвращали похищенных детей. До сих пор неизвестно, увидел ли наше обращение президент России. У Юли, в отличие от нас с Женей, имелось уже не только решение суда о передаче ей ребенка, но и поддержка старших судебных приставов, а также уполномоченного по правам человека РФ. Только ребенка у нее, как и у нас, не было. Пользуясь своей известностью и связями, артист поднял против Юли огромную волну всевозможных провокаций, мешая ей достичь цели и вернуть себе дочку. Периодически в интернете появлялись лживые новости, в которых Юлю пытались выставить то алкоголичкой, то психически ненормальной. К ней с новой силой стали втираться в доверие телевизионщики со скрытыми камерами. Мы с Женей журналистов пока не особо интересовали, а вот с Юлей они вели себя как хищники на охоте за свежим мясом – постоянно подлавливали то в кафе, то в университете, где она училась на кафедре искусствоведения. Из-за этого Юля иногда не выходила из дома по несколько дней, напоминая средневековую принцессу в заточении.
Женя вела активную общественную работу и из опасения, что бывший муж может повлиять на судью, подключала к судебному процессу все больше наблюдателей. Я пока лишь готовилась к суду, собирала и подавала бумажки, получала ответы на заявления и складывала их в специальную папку, которая постепенно превращалась в огромный талмуд. Мне оставалось только ждать скорейшего решения суда. Но время тянулось катастрофически медленно. Следующее заседание суда было назначено сначала на 7 октября, затем перенесено на 18 октября. Я не могла думать ни о чем, кроме Ксюши, и раз за разом прокручивала в памяти сцену, которая произошла между нами 13 сентября в Широкой Балке. В тот день я в последний раз видела дочь.
Пока мы с Женей обходились лишь гражданскими судами, Юлю привлекли к уголовной ответственности по ст. 116 УК. Против нее свидетельствовали родственники Панина, к которым она несколько раз приезжала во Владимир, чтобы забрать или хотя бы увидеть своего ребенка. Теперь визиты Юли во Владимирскую область участились, правда, уже не в качестве обиженной матери, а в роли подсудимой. Как такое возможно? Хрупкую мать обвиняли в побоях, нанесенных целой деревне, состоящей из родни Панина. Юля юридически оформила запрет на вывоз ребенка, а также на выезд за рубеж не исполняющего решение суда Панина, однако в прессе регулярно появлялись фотографии артиста, улыбающегося на вечеринках разнообразных международных кинофестивалей. Федеральные судебные приставы присылали отписки, что ничем не могут помочь, и только выставляли Панину штрафы, которые он, впрочем, регулярно оплачивал. Юля стучалась во все двери, но безрезультатно. Все выглядело так, будто известный актер глумится над законом, бывшей женой и над всеми, кто возмущается его бесчеловечным поведением. Несколько раз в подъезде собственного дома на Юлю нападали и душили. Почти сразу после этого ее телефон разрывался от звонков с приглашениями на ток-шоу.
«Стервятники! Будь они прокляты, все эти подлецы, устраивающие шоу из человеческой беды!» – Юля бросала трубку или просто не отвечала, видя незнакомые номера. Вера в человеческое благородство, которое Юдинцева унаследовала еще от далеких монархических времен, подвергалась жестокому испытанию. Вскоре ее благородство, прикрывающее оголенные струны души, не выдержало напряжения. Случилось это на моих глазах и выглядело как короткое замыкание. Резкие высказывания, несдержанные ответы угодливым журналистам. Юля больше не верила в их обещания помочь вернуть Нюсю. Впервые услышав проклятия из уст Юли, я растерялась, но могла ли я ее осуждать?
С ростом общественного возмущения я пришла к выводу, что вопрос семейного киднеппинга, несмотря на частный характер, перестал быть просто личным. Ситуация насильственного разлучения ребенка с матерью находилась уже не в «гражданской» зоне ответственности супругов, как это старались преподнести мне в милиции и прокуратуре, не желая вмешиваться в наш «семейный конфликт». Я познакомилась с Женей, Юлей, другими страдающими родителями, и мне яростно захотелось донести до всех и каждого, что в нашем обществе ТАКОЕ возможно!
