Посмотрим на российское общество. Пережив за последние сто лет столько потрясений, войн и несправедливости, мы продолжаем устанавливать памятники вождям и почитать тех, кто отправлял в ссылку наших дедов и, будто губкой со школьной доски, стирал миллионы семейных историй. Выходит, наше глубоко травмированное общество не в состоянии не только пережить, но и открыто признать свою травму! Оно либо угодничает, прогибаясь под власть, либо проявляет к ней слепую агрессию. Как дети, воспитанные в «узаконенных» видах того или иного насилия, депутаты и парламентарии по-прежнему не желают возвращаться в прошлое и предпочитают жить с этим слепым пятном в сознании! Неужели нашим обществом овладел стокгольмский синдром
[1], и насилие оправдано по умолчанию? Мне хотелось кричать о нормах Международной конвенции, о недопустимости разлучения с матерью, но – кому? Тем, кто и без меня прекрасно знал законы, но молчал и бездействовал?
Так мы впервые столкнулись с тем, что уважаемые докладчики, несмотря на все полномочия, не могут найти решение наших проблем. И даже личная встреча с самыми высокими чиновниками по сути не отличалась от любой из сотен полученных мною из разных ведомств отписок, в которых сквозило равнодушие и беспомощность.
Вернувшись домой, я нашла в интернете блог Ольги Слуцкер. Судя по дате, она завела живой журнал как раз в дни форума. Прочитав его, я еще больше осознала масштаб нашей беды.
olya_sloutsker 26 ноября 2010 написала:
[2]
Мой первый пост в ЖЖ.
Я долго не решалась завести свой блог в ЖЖ. Хотя сделать это мне советовали друзья, когда в какой-то момент, даже, наверное, раньше меня, поняли, что быстрое воссоединение с детьми мне не светит. Практически каждую неделю в течение последнего года я планировала открыть account в ЖЖ. И все время откладывала это. Может, потому что всегда побаиваешься зайти в то пространство, где еще не был. Итак, 17 месяцев и 21 день я не видела своих детей, 11-летнего Мишу и 6-летнюю Аню. Моя история растиражирована средствами массовой информации и в интернете. В своем блоге я напишу правду о том, что произошло со мной, моими мамой и папой и моими детьми. Я решила это сделать, потому что не знаю, когда я увижу своих детей, и увижу ли я их когда-нибудь. Я хочу, чтобы когда-нибудь мои дети прочитали мой блог и узнали правду, как боролась за них мама, как она жила в то время, когда мы были полностью изолированы друг от друга. Но если все, даст Бог, закончится хорошо, то это просто будет странная, грустная и горькая история со счастливым концом.
Глава 15
Несмотря на новую жизнь, в которую я окунулась, первое время мне не хотелось афишировать свою ситуацию ни на работе, ни перед родственниками. Конечно, знали обо всем папа, брат и кто-то из близких друзей. Часто я думала: «Если бы только была жива моя мама…» Но мамы не было уже семь лет. Ее на пешеходном переходе рядом с нашим домом сбил пьяный водитель. Да, если бы жива была мама, то вряд ли Ксюша и я оказались бы в такой ситуации.
Папа сказал, что заподозрил неладное намного раньше. Правда, он поделился своими опасениями, когда Ксюшу уже забрали и подозрения стали реальностью. Оказалось, что за полгода до того злополучного лета свекровь приходила в гости и таинственно намекала на то, что якобы скоро у нас с Ромой произойдет разлад. Отец не желал принимать участие в «бабских» сплетнях – он был уверен, и небезосновательно, что я не стану скрывать от него проблемы с мужем. Тогда свекровь неожиданно сменила тему разговора и предложила отцу в случае разлада выплатить нашу с Ромой ипотеку. Папа, естественно, не мог разгадать ее злого умысла, старался отвечать дипломатично и твердо, обозначая свою непричастность к чужой семейной жизни. Когда же я в августе вернулась из Новороссийска, в слезах вошла в дом и сообщила ужасные новости, для него все встало на свои места. Позиция отца в первое время была однозначной – он считал семью Проценко «подлыми предателями». Папа произносил эти два слова безапелляционно и решительно. Причем вина Романа в глазах отца была значительно меньше, чем «вклад» свекрови. Однако даже мой отец, имея высокие аналитические способности, присущие ему как профессору физики, не мог понять конечную цель и логику действий этой семьи.
– Ну вот, отняли вы ребенка. А дальше-то что? – спрашивал он. – Начнете поливать грязью его мать? Это же чудовищная травма, как табуреткой по голове!
Отец видел, как неразлучны мы были с дочкой, и понимал, что Проценко наносят удар в первую очередь по Ксюше. Мы тогда сблизились с папой даже больше, чем когда погибла мама. Первое время он меня очень поддерживал, вникал во все обстоятельства, оплачивал консультации адвокатов и подсовывал юридические журналы, как когда-то в детстве книги. Однажды мы отправились к отцу Ромы, что, впрочем, ничем хорошим не обернулось. Нас не пустили на порог, а брат Ромы угрожал расправой, если мы приблизимся к семье Проценко или к Ксюше…
Новая жена отца Люба, с которой мы толком никогда не общались, тоже была очень благожелательно ко мне настроена. Папа жалел меня, но моей решительности не разделял. Он был готов терпеть случившееся тихо, пассивно, в стенах родного дома. Но не дай бог выносить сор из избы! Человек советской формации не привык делать личные проблемы достоянием общественности. Поэтому, чтобы не волновать отца, я старалась не говорить дома о своих активных действиях.
Среди моих близких еще была бабушка, после гибели мамы она считала меня своей дочерью. Дедушка не смог справиться с потерей и сильно сдал. Бабушка ухаживала за ним. Они прожили вместе всю жизнь, демонстрируя своим примером нам, подрастающему поколению, настоящие семейные ценности. Сообщить бабушке о том, что Рома, которого она успела полюбить как сына, выкрал Ксюшу, было беспощадно. Поэтому я просто не сообщала ей о том, что произошло, и надеялась вернуть Ксюшу домой прежде, чем бабушка узнает о случившемся. Время от времени я звонила ей, чтобы справиться о здоровье дедушки. Это было роковой ошибкой. Наивно желая сделать «как лучше», я не подумала, что за моей спиной бабушкой могут манипулировать.
Время шло. Я то впадала в отчаяние, то проявляла непоколебимое упорство. Во всем, что я делала для того, чтобы вызвать общественный резонанс, была не просто цель, но миссия. Ведь если соседи Проценко увидят по телевизору, прочитают в газетах или в интернете мою историю, то Роме будет намного сложнее прятать Ксюшу. В какой-то момент я поняла, что дистанция между мной и родными увеличивается. Мы отдалялись, но я продолжала доверять своей семье. Единственной точкой опоры стал новый круг близких людей, которым не нужно было объяснять, что такое несправедливость и клевета, материнское горе и судебная система.
Желая помочь с решением финансовых проблем, друзья и коллеги предложили продать на благотворительном аукционе фотоработы с моей персональной выставки «Фотомидраш», которая незадолго до того завершилась и получила немало положительных откликов в СМИ. В организации аукциона и поиске помещения помог руководитель Центра прикладных знаний Кирилл Палыч, который просто предложил провести мероприятие у себя в центре, в самом сердце Петербурга, возле Казанского собора. Во время аукциона были проданы почти все мои фотографии, а вырученные деньги я отложила на адвоката и на предстоящие поездки в Новороссийск.
