– Почему ты убавляешь звук?
– Чтобы не потревожить соседей, – с достоинством ответил он. В этом был весь дедушка, образец интеллигентности.
Сейчас я глядела на те самые часы и думала, почему над праздничным столом нависла тишина. Неужели мы все боимся кого-то потревожить? Тем более что за стенами небольшой квартиры бушевали соседи, празднуя уже шестой день подряд Новый год, за окном гудели и разрывались петарды, а между нами, несмотря на такой радостный повод, явно чувствовалось отчуждение. Тут бабушка поднялась, желая произнести тост. Ей, как всегда, никто не смел перечить.
– Я хочу сказать, что самое главное в жизни любого человека – это семья, – в этом месте бабушка строго взглянула на меня, – в нашей с Лешей жизни было немало испытаний, трудностей и препятствий. Но всегда мы шли рука об руку. Мы вырастили двоих детей. К сожалению, Наденька недавно нас покинула, – даже в этот момент голос бабушки едва ли смягчился. – Но никогда ни у меня, ни у Леши не было мысли разрушить семью, – бабушка снова посмотрела на меня назидательно. – Потому что брак – это святое! Брак – это не только удовольствие от совместной жизни, но и забота, сострадание. У всех нас есть недостатки, но мудрость женская состоит в том, чтобы терпеть недостатки своего мужа и помогать ему быть лучше! – бабушка будто выговаривала это лично мне. Она всегда относилась с брезгливостью к разведенным женщинам, но только сейчас до меня дошло, что теперь в эту категорию в ее глазах попала и я. Значит, бабушке уже нашептали о нашем предстоящем разводе с Ромой, и виноватой в этом автоматически становилась я. А знает ли она о Ксюше? Впервые бросилось в глаза, как в бабушке успешно уживались и коммунистическая закалка, и лояльность к нынешней власти, и неизменная симпатия к патриархальному укладу.
Тут бабушку удачно прервала тетя Лиза, жестом предложив чокнуться и выпить шампанского за их счастливую семью и юбилейную дату. Шампанское немного разрядило обстановку. Казалось, что все последующие слова бабушка тоже адресовала лично мне, хотя так и не было ясно почему. Ведь мне не надо было доказывать ценности брачного союза с любимым человеком, я и так была абсолютно с ними согласна. Стало быть, у бабушки каким-то образом сформировалось определенное представление о том, что произошло между мной и Ромой. Но откуда? Улучив удобный момент, я обратилась к ней с просьбой, о которой мне говорил адвокат:
– Не могла бы ты дать мне копию завещания на квартиру, которое мы составляли с тобой? Пожалуйста. Это поможет мне в суде.
Удивившись моему вопросу, но ничего не уточняя, она вышла из-за стола. Пока ее не было, я рассказала родственникам о своих планах на ближайшее время – на следующий день у меня был поезд в Новороссийск на самый главный суд в моей жизни. Все понимающе кивали.
– Вот, – протянула бумажку бабушка. – Но пока ты не извинишься перед Ромой, даже не думай обращаться ко мне за советом! – произнесла она гордо.
Гости за столом замерли, а я просто опешила.
– За что я должна перед ним извиняться?
– Как за что? Ты разрушила семью! – так же безапелляционно и почему-то торжественно заявила она.
Надо ли говорить, что такого развития событий я никак не ожидала. Вступать в спор с бабушкой и что-то доказывать ей у меня не было сил. Родственники продолжали хранить молчание. Как и всегда, никто не считал возможным ей возразить. Дедушка все это время сидел тихо и не проронил ни слова. Кажется, несмотря на праздничную дату, он находился совсем не здесь, а там, куда его уносила болезнь Альцгеймера. Я посмотрела на него с надеждой. Отчаянно захотелось, как в детстве, положить голову дедушке на колени, закрыть глаза и превратиться в маленькую любимую внучку, которую он гладил по голове, приговаривая что-то доброе и убаюкивающее.
Праздник быстро подошел к концу. Двоюродный брат Паша предложил отвезти меня домой. Будучи ровесниками, мы с детства дружили. Конечно, Паша уловил в тот вечер мое состояние. Мы оделись. Уже стоя в верхней одежде на пороге крохотной прихожей, я никак не ожидала, что дедушка сам подойдет попрощаться. Он заключил меня в крепкие, теплые и такие родные объятия. И едва различимо, чтобы не услышала бабушка, произнес: «Удачи. Береги себя, моя дорогая. Я с тобой».
Глава 24
При расшифровке черных ящиков, найденных среди обломков семейной жизни, стало понятно, что именно информация о том роковом дне пострадала больше остальных. Извлечь из памяти события 12 января 2011 года было труднее всего. Возможно, что и ответ на главный вопрос, как это бывает с поврежденными самописцами, исчез навсегда.
В тот зимний день солнце по-особенному приветствовало меня с самого утра. Олег снял соседнюю со мной комнату в «Трапезунде», и когда мы вышли с ним на улицу, чтобы идти в суд, я предложила ему дойти до суда пешком. Помню, что Олег удивился тому, насколько в этом городе все близко расположено – наш спуск от «Трапезунда» до здания суда на улице Толстого занял всего около двадцати минут. Было свежо, совсем не холодно и не скользко. По дороге мы перебрасывались короткими репликами, я все думала о Ксюше, о нашей с ней скорой встрече и о снеге, которого, несмотря на середину зимы, здесь почему-то не было. Я вспоминала, как прошлой зимой мы с Ромой и Ксюшей часто ходили гулять в парк. Муж сажал дочку на санки, а собаку Эби мы запрягали в упряжку. И наша собака не знала большего счастья, чем катать за собой Ксюшу на санках, одетую в большой малиновый комбинезон… Я скучала по тому времени. Помнит ли Рома, как мы тогда смеялись?
Еще накануне «судного дня» Олег подготовил все бумаги в нужном количестве копий по числу лиц, участвовавших в деле. Он усердно раскладывал их в прозрачные файлы, затем по очереди прикреплял железной скобой стопки документов в огромную папку зеленого цвета. Собирание бумаг заняло не один месяц, на их укладывание мы потратили по крайней мере полдня.
Вот и наступило долгожданное 12 января. Дата была указана в повестке, которую я сжимала в руке. Ровно в десять утра все участники процесса толпились перед входом в суд. Наконец, нас пригласили в зал № 6. Свидетелей, среди которых были соседи по даче, свекровь и несколько совершенно незнакомых мне лиц, попросили остаться в коридоре и ждать вызова. Олег сел справа от меня и, увидев Проценко, шепнул:
– Интересно, как он будет выкручиваться, когда выяснится, что за весь месяц он предоставил только одну встречу с ребенком? – вооруженный пачкой документов, Олег рвался в бой.
Вошла судья Иванова, все встали, и я сразу заметила, что она одета не как в прошлый раз, а в черную судейскую мантию. Я решила, что это хороший знак – значит, у нее серьезные намерения. Когда все сели, судья сказала:
– Судебное дело объявляется открытым. Имеются ли у сторон ходатайства?
– Имеются, ваша честь, – перехватил слово мой адвокат, – просим приобщить акты опеки и приставов о неисполнении господином Проценко судебного определения.
Я посмотрела на Рому и удивилась тому, насколько он уверенно и хорошо себя чувствует. Судья, взглянув на наши акты, перевела на Проценко вопросительный взгляд:
