– Почему же вы снова не даете маме общаться с ребенком?
Рома, поправив галстук, неспешно поднялся во весь свой двухметровый рост и совершенно спокойно ответил:
– Ваша честь, мы с ребенком находились на лечении. Дело в том, что действиями матери был нанесен вред психическому здоровью ребенка, о чем имеются заключения психолога и акты соседей.
– Какими действиями матери, уточните? – задала вопрос судья.
– Да. После встречи с матерью двадцать второго декабря девочка много плакала, снова ухудшился сон, нарушился аппетит, и я был вынужден обратиться к медикам, – ответил Рома и предъявил судье заключения уже знакомого специалиста Тютюник и от руки составленный акт с подписями соседей.
Судья Иванова процитировала показания соседей, написанные на подсунутой бумажке: «Мать вела себя неадекватно… угрожала устроить погром… Ребенок к матери не пошел, был на руках у отца… Девочка была напугана действиями матери…».
Опека, состоявшая из двух женщин-инспекторов, зашушукалась. Затем они предоставили три официальных акта с разными датами, но с одной фразой: «Встреча матери с ребенком не состоялась, телефон Проценко был выключен, дверь никто не открыл».
Судья также их приобщила к делу и стала озвучивать «заключения» психолога Тютюник. Из того, что она прочитала, я успела уловить фразу о назначенном Ксюше лечении. Меня охватил ужас. Глядя на Рому, я старалась угадать, действительно ли он способен кормить ребенка психотропными препаратами, чтобы скорее заглушить ее любовь ко мне, или же все-таки ему хватает ума просто использовать это как аргумент в суде? Дальнейшее развитие событий все больше напоминало карточную игру. Олег пытался возразить против законности предоставленных Ромой бумаг, тем более что на них отсутствовали даже печати, но у судьи, кажется, никаких сомнений не возникало. Она без колебаний приобщила фиктивные бумажки к материалам дела. Что за чертовщина?
– Дайте мне хотя бы ознакомиться с этой ложью, – настаивала я, но судебная машина уже неслась вперед.
– У нас еще имеется ряд документов, – тут проявила себя адвокат Проценко, не замеченная мною ранее. Женщина средних лет и интеллигентного вида была явно адвокатом высокого уровня. – В частности, просим суд обозреть характеристику Спиваковской Светланы Александровны, выданную участковым милиционером Санкт-Петербурга.
Пока я с удивлением смотрела на Олега, судья уже начала читать:
– «Гражданка по месту жительства характеризуется негативно. От соседей неоднократно поступали жалобы. Склонна к злоупотреблению наркотическими и психотропными веществами без назначения врача. Ранее не судим». Кто допускает такие ошибки? – прервалась судья и тут же продолжила, – «к административной ответственности не привлекался», – она снова споткнулась о грамматическое несоответствие, – «однако была замечена с лицами, злоупотребляющими наркотическими веществами и ранее судимыми. Тишину и покой в ночное время нарушает. Имеет склонность к злоупотреблению алкоголем, имеет отрицательную репутацию среди населения. По характеру вспыльчива, конфликтна», – и судья Иванова, покачав головой, отложила бумажку.
В этот момент Олег снял и протер запотевшие очки. Комментариев с нашей стороны сразу не последовало, поэтому Проценко воспользовался преимуществом явно удавшегося нокаута:
– Ваша честь, какая же это мать? Ее не интересует дочь, в голове только гулянки, пьянство, разврат!
Услышав эти слова, где-то в глубине зала громко вздохнул представитель опеки. Наверное, это был самый ходовой аргумент между супругами в споре за ребенка. Рома говорил так убедительно и выглядел настолько презентабельно, что я вот-вот сама была готова ему поверить. Хотелось кричать, но я молчала. Я думала. Правда как вода, ни одному человеку долго ее не удержать. Проведя пока не так много времени в судах, я тем не менее успела заметить, как искажается истина в устах говорящего. Она может меняться до неузнаваемости. Мне стало казаться, что настоящая правда в конце концов рискует совсем исчезнуть. Но тут мой адвокат встал и произнес:
– Ваша честь, позвольте предоставить суду несколько дипломов Светланы Александровны. Последний диплом свидетельствует об окончании истицей психотерапевтической школы и характеризует ее как компетентного специалиста в вопросах психологии семейной жизни, – Олег понес мои дипломы судье.
– Это не школа, а секта! – тут же вставил Рома. – Она занимается не пойми чем!
– Почему ты так говоришь, Рома? – не выдержала я. – Ведь ты сам обращался ко мне за помощью еще не так давно? – от неожиданности я впервые забыла, что нахожусь на суде.
– Я симулировал свой интерес, – саркастически ответил мой муж.
Его слова застряли в моей голове. Что еще он симулировал, пока мы были вместе? Может, вся наша семейная жизнь была искусственной, а его любовь была лишь подделкой? «На войне все средства хороши! А историю пишет победитель», – вспомнила я слова своего первого адвоката Саши. Рома полностью им соответствовал.
Судья объявила перерыв, который позволил нам с Олегом ознакомиться с предъявленными Проценко бумажками и подготовить хоть какую-то речь, которая могла бы послужить адекватным ответом на это мракобесие. Вернувшись в зал заседания с перерыва, я сумела лишь что-то пробормотать. Выразила свое сомнение предоставленным «документам», поскольку их происхождение было весьма загадочным. Олег выступил более четко и взвешенно, заявив о том, что приобретение и представление стороной данных справок суду является не чем иным, как намеренным желанием Проценко сфальсифицировать и девальвировать образ своей на тот момент еще жены. В доказательство нашей позиции Олег представил положительные характеристики из детских развивающих центров, а также от моего отца и наших общих с Ромой друзей, которые заранее составили и заверили свои показания у нотариуса в Петербурге. В текстах этих документов выражалось глубокое недоумение жестокими действиями Романа по отношению, в первую очередь, к Ксюше, а также давалась положительная характеристика моим материнским качествам. Все эти документы судья почему-то не стала читать вслух и сразу отложила в сторону.
– У нас также есть нотариальное завещание от бабушки Светланы, которое подтверждает то, что жилищно-бытовые условия Светланы и ребенка в будущем могут улучшиться, – закончил Олег и полез за бумажкой, которую совсем недавно мне лично передала бабушка.
Но оказалось, что у Проценко припрятан в кармане еще более сильный козырь.
– Раз уж Светлана заговорила о своей бабушке, то я хочу предоставить суду заявление от нее, – и он понес судье очередную бумажку. Пока до меня доходили произнесенные им слова, я успела поймать его циничную ухмылку. Эта многозначительная ухмылка, обращенная ко мне, выражала какую-то почти спортивную радость от того, как ловко он меня обыграл.
Как передать то напряжение, которое воцарилось в небольшом зале номер шесть, пока судья, надев очки, несколько раз читала про себя то, что могла написать обо мне родная бабушка? Ведь после гибели мамы она называла меня не иначе как своей любимой внучкой и несчастной сиротой.
