Глава 7
Из блога olya_sloutsker
[4]
2 марта, 2011
«Оля, кассация оставила решение без изменения, приняли в наше отсутствие, хотя мы находились в здании суда. Я в отчаянии. Света». Эту СМС я получила вчера в одиннадцать часов вечера. Света Спиваковская и ее адвокат очень надеялись и верили, что кассационная инстанция удовлетворит их иск.
Напомню, что Света не видит свою трехлетнюю дочь уже девять месяцев – после того, как доверила ребенка для летнего отдыха на море в Новороссийске своему бывшему мужу и его матери.
Получилось так, что в который раз суд оставляет ребенка отцу, который наглухо изолировал девочку от ее мамы – вопреки всем правовым и моральным нормам.
История Светы Спиваковской (svetaspy):
1 марта. Кассация. Решение суда Новороссийска от 12 января о проживании ребенка с отцом и назначение мне алиментов было незаконным, кроме того, содержит ряд фактологических и процессуальных ошибок, по которым оно должно быть отменено независимо от доводов в кассационной жалобе (это даже не касаясь этических и моральных моментов). Нам стало очевидно, что дело проплачено и в краевом суде в Краснодаре, но я все равно пытаюсь делать максимум того, что могу. Я очень жду кассации.
Вчера вечером я прилетаю из Питера в Краснодар. Мой адвокат Павлов Захар прилетает из Москвы специально на этот суд, ради тех пяти минут, которые положены стороне на выступление в кассации. К слову сказать, Захар – бывший следователь. Это решение суда он готов разнести в пух и прах. Но все происходит иначе. И я не знаю, чего здесь больше – ужаса или абсурда…
Наше дело назначено на 10 часов утра. В 9:40 мы появились в суде. Захар подает дополнения к кассационной жалобе, о чем имеется отметка. У зала заседаний толпятся люди, ожидающие своей очереди на рассмотрение, назначенное еще на 9 утра.
Случайность или нет, но в это время поступает ложное сообщение о заминировании суда, здание суда оцепляет милиция, мы наблюдаем оцепление из окна, не особо понимая, что происходит.
Всех, кто находится в суде, заставляют пройти обязательную регистрацию на первом этаже суда. Туда быстро образуется огромная очередь (не менее 100 человек). Не знаю, связана ли очередь с контртеррористической операцией (в связи с оцеплением здания суда) или является обычной процедурой, принятой в данном суде. Однако нам сообщают, что без регистрации нас не допустят до процесса, и мы послушно стоим в этой очереди полчаса. Проценко появляется в суде в 10 ч 15 мин, выглядит очень взволнованным, проходит мимо нас и также встает в очередь. Он все время разговаривает по телефону.
За это время, пока мы стоим в очереди, а Проценко также стоит и наблюдает за нами, его адвокатесса-невидимка спокойно проникает в зал заседаний, без всякой очереди на регистрацию, и дело рассматривают без нас!!! Об этом мы узнаем, когда после прохождения регистрации поднимаемся к залу заседаний, где по-прежнему люди ждут своей очереди, назначенной на 9 часов. Уточняем, когда нас вызовут, на что секретарь бегло констатирует, что наше дело уже рассмотрено и решение осталось без изменений. Это полный шок! Дело рассмотрели без нашего присутствия, при фактическом нашем наличии!!! Нереальный абсурд!
Тогда я захожу к этим судьям, которые (откуда?!) сразу понимают, кто я. Спрашиваю, как возможно такое нарушение судом моих конституционных и процессуальных прав?! Эти трое судей равнодушно взирают на нас с Захаром, им абсолютно не важно, что мы специально приехали сюда из других городов, им не важно, что я не вижу свою дочь уже девять месяцев! У них вид богов с Олимпа, которых я начинаю утомлять своими материнскими стенаниями и взываниями. Они предлагают мне жаловаться дальше, но, как мы потом узнаем, дойти до председателя Краснодарского краевого суда простому смертному в принципе невозможно.
Дальше выясняется, что из всей очереди только я «случайно» пропустила свое дело. Но самое интересное начинается, когда появляются журналисты, прибывшие в связи с сообщением о заминировании суда. И я выхожу к ним, не в силах больше сдерживать все свое возмущение и слезы, я рассказываю журналистам о том, что произошло сегодня. И обращаюсь к губернатору Краснодарского края, говоря, как беспредел ломает человеческую жизнь и жизнь маленького ребенка, о том, что на всех уровнях исполняется одна и та же песня, как будто я попала в чертово колесо, а Ромины деньги раскручивают это колесо кубанской коррупции все сильнее и сильнее…
На мою историю, рассказанную перед телекамерами, внезапно обратили внимание следователи и просят дать показания. Возможно, анонимом, сообщившим о заминировании краевого суда через интернет, были мои оппоненты, которые желали создать суету и не допустить нашего выступления на кассации. Также я заметила, что у Ромы в сумке был ноутбук, он вошел в суд несколько позже положенного срока, очень взволнованный. Сообщение о заминировании поступило в 9 часов 50 минут. IP-адреса сейчас устанавливают.
За эти полгода еще ни разу не было честной игры, мои оппоненты дают понять мне и всем остальным, что правил для них не существует. Пока я бьюсь, пишу бумажки и живу на пределе своих возможностей, молюсь о сохранности моей девочки, мои оппоненты используют бесчестные, зачастую безумные стратегии. Каждый раз меня злорадно сбивают с ног. Со своими цивилизованными мерами и гуманистическими взглядами я тут, на Кубани, абсолютно беспомощна среди хамства и равнодушия. Захар, который раньше занимался расследованием убийств, признался, что такой «циничной манипуляции»» в своей юридической практике давно не встречал.
Сейчас я после тяжелого дня осталась одна. Глаза режет от слез. В Краснодаре идет град. Руки опустились, снова я загнана в угол, и что дальше делать, я, увы, не понимаю… А главное – есть ли смысл вообще что-то делать? Это зло бесповоротно, и он уже НИКОГДА не даст мне увидеть мою доченьку…
Глава 8
После кассации 1 марта, которая лишила меня последней надежды на справедливость, я еще некоторое время оставалась в Краснодаре. Захар почти сразу вернулся в Москву. Квартира отца моего одноклассника находилось в Юбилейном микрорайоне столицы Краснодарского края. Из окна я видела новостройки и фрагмент речки Кубань. Серый краснодарский март не сильно отличался от петербургского. В новой квартире только что с любовью был сделан ремонт. От этого мое одиночество и беспомощность становились еще более отчетливыми и контрастировали с преследующим меня из комнаты в комнату домашним уютом. За последний год я настолько привыкла жить в гостях, постоянно на чемоданах, что утратила чувство собственного дома. В этой просторной квартире мне хотелось забиться в угол, чтобы дать волю своим чувствам и переждать бурю. Но жизнь продолжалась, и я не могла позволить себе расслабляться. Так что в один из дней, рано утром, я проснулась и решила найти в Краснодаре работу.
Местный телевизионный канал, делавший сюжет обо мне у здания «заминированного» краевого суда, предложил попробовать себя в роли корреспондента. Подобный опыт у меня уже был, поэтому я с легкостью согласилась. Первый рабочий день совпал с Днем милиции. Вместе с оператором нас отправили на съемку в гости к вдове погибшего при исполнении капитана. У дома вдовы мы должны были встретиться с начальниками краевого управления милиции и сотрудницей их пресс-службы, которые, соблюдая принятые в таких случаях формальности, собирались нанести даме визит, подарить цветы и попить чаю. Встретившись с людьми в погонах, глядя на их лица, я начала думать о Ксюше. Кто-то из них мог отвечать на мои обращения о розыске ребенка! Но задать им личный вопрос я не смела. Милицейские чины воспринимали меня как простого журналиста и обсуждали предстоящий футбольный матч на стадионе Краснодара.
