Через три дня судья Кияшко вынес оправдательный приговор, признав, что в действиях обвиняемого, то есть в моих действиях, отсутствует состав преступления. Сняв подписку о невыезде, суд отпустил меня домой. Каждый день я подходила к дому на улице Новороссийской Республики, но там, естественно, никого не было.
Я так и не встретилась с Ксюшей и снова вернулась в Петербург, привезя с собой все игрушки обратно. Несмотря на победу в суде, я чувствовала себя плохо настолько, что вынуждена была обратиться к врачу. Мне выписали антидепрессанты, но я не спешила принимать таблетки и продолжала искать внутренние силы.
Вскоре пришло радостное известие. Была проведена служебная проверка по моему заявлению о неправомерной выдаче характеристики на меня участковым милиционером Санкт-Петербурга; эту характеристику Рома предоставлял еще в суде 12 января судье Ивановой. После моего обращения к губернатору Санкт-Петербурга и была проведена служебная проверка. Управление собственной безопасности признало сведения в этой справке не соответствующими действительности. Участковый милиционер, ее выдавший, никогда не видевший меня лично, получил дисциплинарное взыскание. Это известие стало ласточкой справедливости на моем пути к дочке и хорошим подспорьем для новых судебных исков.
Глава 18
«Коллекция» билетов на поезд и повесток в суд с каждой неделей росла, а вместе с ней расширялась и география судебных баталий. Меня вызывали в суды Питера и Новороссийска – иногда было по два заседания в неделю. Теперь я была вынуждена посещать и заседания по иску о разделе имущества, который был подан Ромой лишь с одной целью – сломить меня и сделать беспомощной, морально и материально. Продолжить издевательства в «установленном законом порядке».
Тогда же выяснилось, что на суде стал активно проявляться младший брат Проценко, Руслан. Бравируя корочкой сотрудника Администрации Московского района СПб, Руслан изливал прямо в суде столько желчи в мою сторону, что свекор со своими незатейливыми показаниями просто молча курил в сторонке. Судья начал смотреть на меня с еще большей жалостью, а я все никак не могла отыскать внутри себя подходящей случаю реакции. Между мной и Русланом Проценко никогда не было личных конфликтов, столкновений. Тогда откуда же у него столько ненависти ко мне? Пытаясь понять причины подобной жестокости, я лишь обратила внимание на странную закономерность – ненависть Руслана была сродни ненависти Романа – они оба были одержимы, ослеплены одной и той же заразой. И даже их методы были одинаковые. Руслан также не экономил сил на угрозах – и в мой адрес, и в адрес органов опеки (с их слов), и всюду, где только он мог дотянуться, используя свой «административный ресурс», он старался нанести мне вред. Скорее всего, справка от нерадивого участкового была получена именно благодаря той самой его синей корочке.
В это время из Москвы заказным письмом с курьером наконец-то пришла экспертиза! Это была целая книжка, с заверенными копиями дипломов специалиста, внушительным списком использованной литературы в конце и живой подписью эксперта на каждом из 53 листов. С большим волнением я открыла документ и начала читать. Заключения Тютюник были признаны не только «невалидными» и некорректными, но, следуя изложенной в них информации, эксперт приходил к выводам о том, что, во-первых, в семье поддерживается негативное отношение ребенка к матери, что проявляется и в том, как отец и бабушка преподносят информацию психологу: «девиантное поведение матери», «отец после встречи с матерью 13 сентября обратился с жалобой на вновь обострившееся состояние ребенка, объяснив его влиянием матери, которая нарушила психическое равновесие ребенка».
Здесь же имелось подробное описание исследований реакций ребенка на материнскую депривацию. В конце эксперты приходили к выводам, что «нарушения эмоциональной сферы, в виде страхов, настороженности, тревожных расстройств ребенка, а также расстройств экспрессивной речи и нарушения поведения, которые проявились в отказе от коммуникации и агрессивности в контактах, с наибольшей степенью вероятности являются острой реакцией на разлуку с матерью и неизвестные факторы в семье отца и бабушки, с которыми девочка проживает с июня 2010 года».
В конце экспертизы были даны рекомендации, одной из которых было «передать ребенка матери на воспитание с целью коррекции и компенсации выявленных у Проценко К. Р. психологических и психических нарушений».
Я перечитывала заключение экспертизы, когда взгляд застрял на фразе «неизвестные факторы в семье отца и бабушки…». Бедная моя девочка! Психотропные таблетки, чтобы заглушить любовь к матери? Кулаки сжимались, хотелось плакать. Но еще почему-то рисовался портрет Ромы. Его поведение в наших отношениях было «деформированным представлением о мужских и женских ролях в семье» – в какой-то момент я стала для него мамой, и он не смог простить мне моего желания уйти. Ведь сам являлся жертвой материнской депривации. Вспомнились его рассказы о детстве и о сложных отношениях с собственной матерью. Лариса отдала Рому на воспитание бабушке: поэтому первые семь лет Рома, а затем и брат Руслан, росли у бабушки и дедушки в Новороссийске. Может, именно эта депривация и разлученность и привела братьев затем к такой необъяснимой жестокости, враждебности к окружающим? Они оба не имели друзей, зато были чрезмерно сфокусированы на карьере.
Тогда я еще не знала, каким бывает психопат, и, думая о Роме, могла лишь отметить фрагментарно черты его личности: избегание вступления в значимые отношения с другими людьми, часто необоснованная агрессия, нестабильная самооценка, которые компенсировались переносом привязанности, в частности гиперпривязанностью сначала ко мне, а затем к дочери? А что будет, когда Ксюша повзрослеет и сама захочет жить со мной или вовсе отдельно? Он воспримет это как предательство? Отвергнет ее, вычеркнет из жизни, как до этого свою мать, а затем и меня?
Глава 19
Принятые президентом Медведевым поправки в Семейный кодекс продолжали активно обсуждаться в СМИ. В июне мне позвонили журналисты с НТВ.
Наткнувшись в интернете на наше письмо к президенту, они хотели пригласить пострадавших матерей на ток-шоу. Журналисты пытались связаться с Проценко, обещали привести в студию Панина и, возможно, даже Нюсю, но переговоры с Юлей зашли в тупик. Она больше не верила журналистам и не шла с ними на контакт. А мы с Женей наивно доверяли словам приехавшей в Питер корреспондентки и помогали уговорить Юлю публично поднять проблему на центральном канале. В результате в Москву отправились только мы с Женей. Несмотря на заверения продюсеров, мы оказались участницами ток-шоу, целью которого было не решить проблему, а просто создать шум, заполнить эфир.
[6]
В зале, помимо Панина, были его друзья-артисты и его адвокат. А также на стороне Панина находился уже знакомый нам Батурин. Вообще, действующие лица раз от раза не менялись. Этот эфир мне хорошо запомнился: не только потому, что вскоре после него арестовали и посадили Батурина, но и потому, что реплики участников были до боли знакомы и напоминали их «правила жизни».
