Глава 6
– …Так вы говорите, что муж ваш сейчас работает в Москве? – лениво переспросил молодой участковый. От слез я не видела ни лиц милиционеров, ни вообще ничего. Второй участковый пытался меня успокоить: «Девушка, да не волнуйтесь вы так, с вашим ребенком все будет хорошо». Через какое-то время его коллега, поговорив по телефону, бодро произнес:
– Свекровь ваша сообщила, что ее сын сейчас в Новороссийске. И ребенок – с ним, – мы все растерянно переглянулись.
– Ничего не понимаю! Что вообще происходит? – в будке стало невыносимо жарко, было сложно дышать. Кто-то принес стакан воды. – Ксюша отдыхала летом в Широкой Балке, со своей бабушкой, со свекровью… Рома, муж мой, работал в Москве на газовых станциях, знаете, такие бывают в Московской области?
Милиционер посмотрел на меня вопросительно.
Мимо окна будки не спеша проходили люди в купальниках и дети в панамках, то и дело мелькали разноцветные надувные матрасы, придавая происходящему привкус кафкианского комикса.
– Через четыре часа я должна сесть с ребенком на обратный поезд домой, в Питер, у нас ведь через неделю садик! Ксюша в первый раз идет в детский… – мой монолог прервал звонок мобильного, и милиционер, извинившись, вышел с телефоном на улицу.
Я впервые в жизни оказалась в милиции и надеялась, что сейчас участковые встанут и найдут моего ребенка. Но почему-то этого не происходило. Сотрудник вернулся в будку, молча сел за стол и только затем обратился ко мне:
– Мы вызвали вашего супруга, он скоро сюда подъедет. Ждите пока на пляже, искупайтесь хоть. Жара ведь, – милиционеры пожали плечами. Таксист, окончательно проглотивший к тому времени язык, нацарапал милиционерам свой номер телефона и уехал в поисках более удачных клиентов. Обычное дело – семейный скандал, подумали одновременно таксист и молодые участковые. Только вот на алкоголиков тут вроде никто не похож. Странные люди эти питерские, ей-богу!
Рома приехал не сразу. Причем, войдя в милицейскую будку, он не проявил совершенно никакого интереса ко мне и сразу направился к участковому, сидящему за потертым деревянным столом. Роме я очень обрадовалась. Сразу отлегло от сердца – он жив, здоров, рядом, значит, все нормально. Сейчас он обо всем позаботится. Наверное, Рома был очень занят и не смог урезонить свою мамашу. Я ждала, что он обнимет меня. Бросилась было навстречу, но по взгляду поняла, что мужа как будто подменили. Он смотрел на меня как на чужую. Я ничего не понимала. Отходя от шока, я заметила, что Рома сует одному из сотрудников какие-то бумажки и доверительно шепчет на ухо что-то якобы сверхконфиденциальное. Несмотря на сорокаградусную жару, он надел новый синий костюм – не из тех, что я покупала ему. Я сидела напротив и смотрела на мужа, такого родного и притворяющегося таким чужим. Что и где я пропустила?
– Эта гражданка, – начал Рома, с нетипичным для него пафосом указывая на меня левой рукой, – все лето где-то шлялась, ребенком не интересовалась. Фактически, – он вздохнул, – Светлана Александровна бросила свою дочь. Наконец Рома посмотрел на меня в упор. – Знаете, где она отдыхала? – сотрудники милиции вертели головой, переводя взгляд с меня на Рому, словно наблюдая за игрой в пинг-понг. Рома же, не снижая оборотов, прибавлял газа, совсем как на своем турбированном авто. – Она не приезжала к дочери все лето и вообще улетела отдыхать, – тут он сделал передышку, взглянув на сотрудников, – на Бали! – повисла неловкая пауза. Рома поспешил с объяснениями: – На остров Бали со всего мира съезжаются наркоманы и сексуально озабоченные туристы!
Милиционеры начали потеть, Рома торжествовал. Не замечая ничего вокруг, он хладнокровно продолжал, не меняя тона.
– Она сектантка, – прошипел он. – Поэтому я забрал ребенка, и теперь дочка будет жить со мной в Новороссийске, где я проживаю и работаю. – И он снова протянул им какую-то бумажку.
Мне захотелось ущипнуть себя, чтобы очнуться от абсурдного киносновидения, в котором мы все невольно оказались и как герои, и как зрители. Эта будка милиции, урочище Широкая Балка, жара, конец августа, молодые милиционеры, мой муж, такой любящий и положительный. Всегда, но почему-то не сейчас. Почему я молчала? Я ведь сильная и могу постоять за себя. Но тогда меня будто парализовало. Моим слабым местом было неумение участвовать в конфликтах, доказывать свою правоту, и Рома это знал. Он застал меня врасплох.
Я пыталась спрятаться от несправедливости где-то внутри себя. Сколько раз я затем возвращалась в тот день и думала, что могла поступить иначе – если бы не подавила свои чувства, а позволила им вырваться наружу. Если бы вцепилась Роме в глотку или просто не уезжала бы из Новороссийска. Что бы тогда произошло? Но моя воинственность куда-то предательски дезертировала. Возмущение парализовало меня. Я не умела постоять за себя, не знала, как выразить гнев и боль, переполнявшие меня изнутри. Боялась идти на открытый конфликт при незнакомых людях. Рома пользовался моей беспомощностью и продолжал беспощадно крушить мои волю и достоинство, пока они не превратились в порошок.
Милиционеры, внимательно выслушав Ромину речь, посоветовали мне скорее подавать в суд заявление на развод, чтобы определить место жительства ребенка. Оказалось, что у них нет никаких мер воздействия на нерадивого родителя, пока супруги находятся в законном браке.
До поезда в Петербург оставались считаные часы. Рома снова принялся говорить обо мне гадости, причем не лично мне, а тем же сотрудникам милиции, которые к тому времени уже были не в силах разобраться, что за бес попутал двух красивых, с виду вполне нормальных, молодых супругов.
Тогда неожиданно для самой себя я влепила Роме пощечину. Она была настолько же жалкой, насколько и бессмысленной. Бессмысленно задергивать шторы при атомной бомбардировке. Но Рома этого жеста от своей супруги, которая доселе не могла себе позволить даже повысить на него голос, явно не ожидал. На мгновение мне удалось сорвать с него маску. За равнодушной и еще не знакомой мне улыбкой прятались привычные честолюбие, неуверенность в себе и обида. Но была ли это обида на меня? Или она имела более глубокие причины? Ответ я увидела на лице Ромы. Его обида принадлежала маленькому мальчику, который боялся остаться никому не нужным.
Рома тут же отвернулся и направился в сторону дачи. Я побежала за ним, умоляя остановиться. «Где ты спрятал ребенка?» – кричала я, рыдая, ему в спину. Проходившие мимо отдыхающие удивленно останавливались и глядели на нас. Милиционеры прикуривали друг у друга, гадая, чем все-таки закончится дело и стоит ли, учитывая, что никакого заявления от нашего визита не осталось, сообщать об инциденте старшему участковому. Меня же уже практически не существовало. Остались только мольбы:
– Рома! Остановись, давай поговорим, давай все обсудим! Что с Ксюшей? Что происходит?
Дрожали ноги и кружилась голова. В ответ Рома чеканил шаг, как Терминатор. Единственное, что он позволил себе сказать, было твердое и беспощадное, как камень: «Я все решил. Ксюша будет жить со мной. Ты нам больше не нужна».
