Мы с адвокатом ахнули и посмотрели друг на друга. Закружилась голова, но приходилось слушать речь судьи стоя. Она выносила мне новый приговор.
«Приговор мирового судьи Кияшко от 30 июня 2011 года, которым Спиваковская Светлана Александровна оправдана в связи с отсутствием в ее действиях состава преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 116 УК РФ, отменить и вынести в отношении Спиваковской С. А. обвинительный приговор. Признать Спиваковскую С. А. виновной в совершении преступления, предусмотренного ч.1 ст. 116 УК РФ, и назначить наказание в виде штрафа в размере 5000 рублей. Приговор может быть обжалован в Краснодарский краевой суд в течение десяти суток со дня оглашения».
Глава 22
Уже на следующий день я решила поехать в Широкую Балку. Вдруг Рома с Ксюшей отдыхают на даче, как раньше? Дождавшись, когда стемнеет, я медленно подобралась к дому. Издалека света в окнах не было видно. Однако когда я подошла ближе, стало ясно, что свет горит, просто его что-то заслоняет… Оказалось, вокруг дома вырос трехметровый забор. Он был из того же синего материала, что и вокруг дома в Геленджике.
Теперь подойти к дому и заглянуть в окна стало невозможно. Поэтому я попыталась прислушаться, вплотную прислонившись к забору. Голосов слышно не было. Но в доме явно кто-то был. Оставаться здесь было небезопасно.
Я возвращалась в Новороссийск. Было самое время задуматься о ночлеге. Вспомнила о «Трапезунде», но внутри что-то больно екнуло – только не туда! Тогда я позвонила Рите. После нашего знакомства она пару раз предлагала остановиться у нее в частном доме на «Втором бугре» и даже обещала встретить меня с поезда, но почему-то не приехала.
Несмотря на поздний час, Рита не спала и была готова меня принять. Через час я постучалась в калитку. Из дома выбежали собаки и залаяли, все домашние уже спали. Одной рукой Рита отворила мне дверь, другой она держала телефон. Пока я осматривалась в ее недостроенном доме, она заварила чай, обсуждая по телефону планы на завтра. Бизнесом Риты являлась торговля аналогами люксовой косметики и парфюмерии, и эти подделки, кстати, пользовались здесь успехом. Хотя чего же удивляться, когда тюбики блестят как настоящие?
Для Риты, кажется, не существовало таких вопросов, которые она не могла бы решить. К тому же у нее была «чуйка» на жуликов и проходимцев. Когда звонки наконец прекратились, я рассказала Рите о том, что произошло в последнее время – о сломанном пальце, судебном приговоре, поездке в Широкую Балку. Она слушала, не отвлекаясь от домашних дел, и затем резюмировала:
– Поговорю завтра кое с кем. Посмотрим…
Я валилась с ног от усталости. Рита проводила меня в спальню на втором этаже. Весь следующий день я отсыпалась, не выходя из дома. Когда наступил понедельник, пришлось вернуться к прежним походам по известным маршрутам: опека – прокуратура – милиция. Только теперь я обращалась с новым заявлением, в котором писала: «В силу имеющихся сомнений в безопасности и сохранности Ксюши, прошу содействовать моей встрече с ребенком». К заявлениям прилагались ксерокопии фрагментов московской экспертизы, где, словно высвеченное сигнальной ракетой, значилось: «…нарушения психики в большей степени вероятности вызваны неизвестными факторами в семье отца и бабушки».
Обойдя инстанции, я пешком возвращалась домой.
Снова и снова я прокручивала в памяти ту встречу с Ксюшей. Я не должна была никого слушать и выпускать ее из рук… С тех пор я старалась избегать маленьких детей, потому что не могла спокойно слышать детские голоса и детский смех. «Флешбеки» из прошлого напоминали о жизни, в которой Ксюша еще была со мной. Мне доставляли страдания даже детские магазины. Я перестала посещать все места, которые помнили нас вместе. Один за другим исключила ее любимые продукты из своего рациона, а затем и вовсе перестала готовить. Я привыкла готовить на всех, а теперь делать это стало просто не для кого. Сама я перебивалась пирожками и супчиками в студенческой столовой на Социалистической улице. Я призналась себе, что целый год поисков и колоссальных усилий по возвращению ребенка, к сожалению, лишь подкосил мое здоровье и при этом ничуть не приблизил меня к дочери.
Но что же делать дальше? Адвокат уже подал кассационную жалобу на приговор суда, дело о пересмотре места жительства Ксюши уже поступило в новороссийский суд из петербургского и, конечно же, попало на стол к судье Ивановой! То есть Иванова должна была рассматривать дело об изменении собственного решения – что являлось не чем иным, как насмешкой над правосудием. На заявленный мной отвод судье, а также многочисленные жалобы на судью Иванову в ВККС и председателю Октябрьского суда были даны лишь отписки. Зато когда адвокат Проценко ходатайствовала о приостановке дела по пересмотру места жительства Ксюши до вынесения мне окончательного приговора по уголовному делу, судья Иванова тут же «заморозила» иск, беспощадно увеличивая срок моей разлуки с дочерью.
Пришлось остаться в Новороссийске на неопределенное время, и надо было скорее провести уголовную апелляцию, чтобы возобновить гражданский процесс, хотя надежды на правосудие, пока оно находилось в руках судьи Ивановой, было совсем немного.
Рита встретила меня дома и протянула руку надежды.
– Нам помогут выйти на начальника, – встревоженно объявила она.
На следующий день мы вместе отправились на встречу в Центральный отдел милиции, в котором мне уже приходилось не раз бывать до этого. Милиционер по имени Леонид сначала поговорил с Ритой, затем принял меня у себя в кабинете, где с полчаса задавал вопросы, прикидывая, кому верить: слухам обо мне как о «наркоманке, проститутке, бросившей свою дочь» или старой подруге Рите, которая всегда безошибочно разбиралась в людях.
Видимо, наконец, определившись на мой счет, Леонид встал и велел следовать за ним. Он повел меня в кабинет к своему начальнику. Я шла туда скорее по инерции, почти без веры в успех. Начальник, на счастье, оказался не только порядочным, но и недавно разведенным. Видимо, моя тема очень срезонировала с его личной драмой: свидания его с сыном после развода сильно усложнялись отношениями с бывшей супругой. В общем, он крепко взялся за мое дело. Начальника звали Максим Петрович, и его подход к проблеме обнадеживал, даже возникло ощущение, что из этого туннеля все же может быть выход. Привыкнув следовать в поисках правды в Новороссийске на ощупь в беспросветной темноте, я старалась все же не терять веру. И мне вдруг показалось, что вот-вот должен наступить рассвет.
С того дня я бывала в кабинете Максима Петровича каждый день. Он лично контролировал сотрудников ПДН, выходивших со мной по адресу Проценко и составлявших акты. Если раньше эти сотрудники милиции только давали отписки по моим заявлениям, то теперь стали проявлять истинное рвение. Максим Петрович не принимал халтуры, он пообещал мне, что найдет Ксюшу во что бы то ни стало… Мы вместе с участковыми выезжали по адресам Проценко, участковые опрашивали соседей и затем отчитывались перед начальником. Он отправлял их обратно до тех пор, пока те не «выбьют» «нормальные» показания от главных очевидцев того, что по адресу никто не живет и даже не появляется. Участковые начали действовать иначе: они предупреждали соседей Проценко об уголовной ответственности за дачу ложных показаний и снова спрашивали: «Когда последний раз здесь видели ребенка?», «Как часто по адресу проживания появляется семья Проценко?» И это сработало: после предупреждения показания соседей существенно изменились. За два дня было официально установлено то, что я пыталась доказать уже год – ребенка прячут в неизвестном месте, сообщая суду и официальным органам ложные сведения. Коварство Проценко вскрылось: соседи неохотно, но все же признавались, что их просят говорить неправду, а Проценко ведут себя «крайне странно». Сотрудники из отдела криминалистики и уголовного розыска попросили меня показать портрет свекрови. «Данное лицо выдает крайне непредсказуемого человека», – резюмировали они. Мне наконец-то стали помогать искать Ксюшу! На третий день поисков Максим Петрович сказал, что достанет мою дочь «из-под земли». Каждый день участковые отчитывались перед ним за проделанные действия, и мы обсуждали план дальнейших поисков. Однажды я слышала, как Максим Петрович в телефонном разговоре с кем-то назвал происходящую ситуацию «опасной», потому что именно такие «одержимые» люди часто совершают преступления.
